Рефераты на тему Великой отечественной войны

Деятельность руководства НКВД СССР в 1934-1938 гг.: историография проблемы

Notice: Undefined variable: description in /home/area7ru/great-victory.ru/docs/index.php on line 1632

Notice: Undefined variable: br in /home/area7ru/great-victory.ru/docs/index.php on line 1632

Добавлено: 2012.10.26
Просмотров: 2286

30-е годы ХХ века стали едва ли не самой кровавой страницей в отечественной истории последних столетий.
В начале 30-х годов прошли последние политические процессы над бывшими меньшевиками и эсерами. Почти все они были расстреляны и отправлены в тюрьмы и лагеря.
Но еще более громкие процессы состоялись в 1937-38 годах. При этом, основными виновниками репрессий в большинстве исследований называются органы НКВД СССР, хотя репрессии совершались не только в обществе, но и самих органах НКВД.
Наркомат внутренних дел СССР был образован в 1934 году. В него было включено ОГПУ и входящее в него Главное управление милиции. При этом ОГПУ было преобразовано в Главное управление госбезопасности, которое быстро расширялось. На него возлагались функции внешней разведки, контрразведки и госбезопасности, а также руководство особыми отделами в армии.
В последние годы все чаще публикуются материалы о работе органов НКВД, в том числе и о грубых и многочисленных ошибках в их деятельности, связанных, прежде всего, с массовыми репрессиями и нарушениями законности. При этом не обходится и без фальсификации некоторых исторических событий, к которым имели отношение органы НКВД и их сотрудники.
В то же время, изучение истории карательных органов, действовавших в советскую эпоху, ведется уже давно. Но только в последние годы, благодаря существенному расширению доступа к архивным источникам, эти исследования приобретают систематический и документированный характер.
На смену публицистическим источникам приходит трезвый анализ той роли, играемой карательными органами в построении и функционировании коммунистического государства, для которого террор был не самоцелью, а одним из основных инструментов (а в некоторые периоды и основным) всестороннего контроля и управления.
В то же время, актуально то, что история развития карательных органов, проводивших в жизнь репрессивную политику руководства. СССР, на сегодняшний день почти не известна. Еще меньше известна их структура, функции отдельных подразделений в разные эпохи, основные механизмы деятельности, система подчиненности, кадровый состав.
Кроме того, в советской России до середины 1950-x гг. деятельность карательных органов и репрессии всячески оправдывались: «чекисты всегда правы». Этому способствовали речи вождей, призывавших к ликвидации «врагов народа», публикации отчетов о судебных процессах, а также монопольное право Сталина и его сподвижников распоряжаться историческими архивами – до 1953 г. они находились в ведении карательных органов (Например: Судебный отчет по делу антисоветского «право-троцкистского блока», рассмотренный Военной коллегией Верховного суда СССР 2-13 марта 1938 г. – М.: 1938; Вышинский А.Я. Судебные речи. – М.: 1953; О методах и приемах иностранных разведывательных органов и их троцкистско-бухаринская агентура. – М.: 1937.).
Фактически изучение проблемы началось после доклада Н.С.Хрущева на ХХ съезде «О культе личности Сталина и его последствиях» (1956). На нем говорилось о партийных чистках 1930-x гг., о судьбах делегатов XVII съезда партии (1934), о расширении масштабов репрессий после убийства С.М.Кирова, о фальсификации секретных дел, о санкционировании Сталиным 383 pacстрельных списков партийно-советских, военных и хозяйственных работников, о полученном НКВД от Сталина разрешении применять пытки (Доклад Н.С.Хрущева, см.: Известия ЦК КПСС. 1989. № 3. Секретная инструкция о разрешении пыток действовала с 29 июля 1936 г., то есть появилась за месяц до процесса против Каменева, Зиновьева и других.).
Разоблачение Сталина достигло апогея к XXII съезду партии (1961). Затем, после отставки Хрущева (1964), началось падение интереса к проблеме (частичная реабилитация Сталина) и появление чеканной формулы, на долгие годы ставшей обязательной для советских историков: «Нарушение ленинских норм партийной и государственной жизни нанесло вред делу строительства социализма, но не могло изменить природу социалистического общества, теоретических, политических и организационных основ деятельности коммунистической партии» (История КПСС. – М.: 1971. Т.4. – С.510.).
В 1960-1970-е гг. в официальных публикациях много писали о расстрелах коммунистов, чекистов и военных. Это делалось для оправдания репрессий ВКП(б)-НКВД, для своеобразного уравнивания положения партии и карательных структур с миллионами невинных жертв.
В начале 1990-х гг. появились книги, написанные детьми бывших руководителей партии и государства – Маленкова, Берия, Хрущева, пытавшихся оправдать родителей, что по-человечески можно понять (Маленков А.Г. О моем отце - Георгии Маленкове. – М.: 1992. ). Тогда же увидели свет беседы В.М.Молотова с Ф.Чуевым; бывший нарком иностранных дел по-прежнему стоял на своем: «1937 год был необходим».
Очевидно, что историография периода 1934-38 годов была достаточно скудна. При этом, получилось так, что изъятие темы массовых репрессий из официальной советской историографии фактически отдало эту тему на откуп зарубежной советологии и отечественному диссидентству. А поскольку после XX съезда КПСС было невозможно сохранять такую закрытость от внешнего мира и такую беспощадность к инакомыслию, как в сталинские времена, духовный вакуум в сознании советских людей стал заполняться идеологией, проникавшей через каналы самиздата и «тамиздата».
Серьезный перелом в массовом сознании вызвала публикация за рубежом книги А.Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», потайными путями проникавшей и широко распространявшейся в СССР. Эта книга была воспринята советскими читателями как откровение прежде всего потому, что в ней были собраны многочисленные «человеческие свидетельства», запрещенные к публикации в СССР.
В то же время, несомненно, что даже избранный Солженицыным жанр «устной истории», основанной исключительно на мемуарных источниках, не позволял представить полную и адекватную картину событий, происходивших в нашей стране до смерти Сталина. К тому же используемые источники зачастую предвзято переиначивались и истолковывались Солженицыным в целях подгонки их под авторскую концепцию, выводящую сталинский тоталитаризм из идеологии и революционной практики большевизма.
Новый всплеск общественного интереса к теме сталинского террора возник в годы политической встряски, официально именуемой «перестройкой». Открытие советских архивов обнаружило, что в них с бюрократической аккуратностью собирались все документы, вышедшие из недр партийных канцелярий.
Поток публикаций документальных материалов и воспоминаний о великой чистке вызвал живейший отклик общественного мнения, которое в конце 80-х годов оказалось погруженным в осмысление событий полувековой давности. Этим было вызвано увеличение в несколько раз тиражей периодических изданий, предоставивших свои страницы ранее запретным мемуарам, художественным произведениям и аналитическим статьям о событиях 30-х годов.
В то же время, на протяжении последних лет изучение исторического прошлого велось (и продолжает вестись) на уровне не серьезного научного исследования, а легковесных публицистических перебранок, в ходе которых беззастенчиво игнорировались или извращались действительные исторические факты.
Сложность научной разработки проблематики определяется прежде всего тем, что последняя ни по своему характеру, ни по своим масштабам не имеет прецедентов и аналогов в политической истории человечества. При этом, только в последние годы, благодаря существенному расширению доступа к архивным источникам, эти исследования приобретают систематический и документированный характер.
На смену публицистически мотивированным оценкам приходит трезвый анализ той роли, которую играли карательные органы в построении и функционировании коммунистического государства, для которого, террор был не самоцелью, а одним из основных инструментов всестороннего контроля и управления.
Определяя хронологические рамки в границах 1934-38 годов, мы руководствовались тем, что границы этого периода обозначены существенными организационно-структурными преобразованиями в системе органов НКВД.
В июле 1934 года был создан общесоюзный Наркомат внутренних дел (НКВД СССР), объединивший функции политической и криминальной полиции с управлением тюремно-лагерной системой. Именно в этом периоде и произошла наиболее существенная и масштабная ротация кадров НКВД, в первую очередь органов госбезопасности. В результате ряда чисток кадров, подчас носивших взрывной характер, почти полностью изменился социальный профиль «руководящего чекиста».
В изучаемое время органы НКВД, осуществляя свою деятельность под эгидой Политбюро ЦК ВКП (б), имели наибольший вес, и к 1937 году получили широкие полномочия, что позволило провести масштабные репрессии среди населения и в собственных рядах.
И, наконец, в 1938 году прерогативы НКВД и объемы его деятельности были намного урезаны, а на него переложены ответственность за все события, происходящие во время репрессивных кампаний.

Глава I. ФОРМИРОВАНИЕ И ЭВОЛЮЦИЯ НКВД СССР В 1934-38 ГОДАХ

1.1. Развитие системы управления НКВД СССР

После победы Октябрьской революции 1917 года начался процесс слома старой государственной машины и создания новых органов власти и управления в центре и на местах.
Он затронул весь аппарат администрации бывшего Временного правительства, прежде всего полицию, жандармерию, суды, армию, контрразведку и другие государственные институты.
Образовывались различные народные комиссариаты и их местные органы.
26 октября (8 ноября) 1917 года организуется Народный комиссариат внутренних дел, который 28 октября (10 ноября) 1917 года создает рабочую милицию при Советах рабочих и солдатских депутатов.
10 июля 1934 года НКВД стал союзно-республиканским: ЦИК СССР упразднил ОГПУ и образовал НКВД СССР.
Становлению и развитию советских органов государственной безопасности и суда, их кадровому составу, особенностям деятельности посвящены монографии и статьи А.И.Кокурина, В.С.Ломова, Н.В.Петрова, М.Н.Петрова, Л.П.Рассказова.
В них дается анализ нормативно-законодательной базы, показывается взаимоотношение этих органов с партийными структурами (Рассказов Л.П. Карательные органы в процессе формирования и функционирования административной системы в советском государстве (1917-1941 гг.). – Уфа, 1994. Кокурин А., Петров Н. ВЧК (1917-1922)//Свободная мысль. 1998. № 6. – С.104-113 и др.).
Репрессивная деятельность карательных органов отражена также в работах, посвященных проведению репрессий в регионах и в отношении отдельных групп населения. При этом многие исследователи в первую очередь обращаются к коллективизации и «большому террору», однако значительное внимание уделяется и другим репрессивным акциям, таким как преследование представителей небольшевистских партий, духовенства, буржуазных специалистов и т.п.
Как свидетельствуют исторические источники, решение об организации союзного наркомата внутренних дел с включением в него реорганизованного ОГПУ было принято еще на заседании политбюро ЦК ВКП (б) 20 февраля 1934 года после доклада И.В.Сталина.
При этом принципиальные изменения заключались в том, что в проекте постановления предусматривалось упразднение так называемой судебной коллегии ОГПУ (Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. – М.: 1993. – С.61).
В проекте отмечалось, что народный комиссариат внутренних дел СССР не имеет судебных органов, что должно было стать свидетельством резкого смягчения карательной политики, проводимой советским государством.
Однако некоторые положения проекта вызвали критические замечания со стороны прокурора СССР И.А.Акулова и наркома юстиции РСФСР Н.В.Крыленко. В служебной записке Сталину от 22 февраля 1934 года прокурор поднял вопрос о более широком ограничении внесудебных полномочий ОГПУ. Он напомнил о существовании помимо судебной коллегии ОГПУ при полномочных представительствах ОГПУ «троек», имеющих право рассматривать по существу дела о преступлениях как контрреволюционных, так и общеуголовного порядка и право выносить приговоры с наказаниями вплоть до расстрела. В связи с реорганизацией ОГПУ он высказался о нецелесообразности сохранения «троек» при Полномочных представительствах ОГПУ.

Попытки сохранения «троек» неоднократно предпринимались руководством НКВД СССР в период разработки положения об НКВД СССР и Особом совещании. Например, в одном из тезисов, не вошедших ни в Положение об НКВД, ни в Положение об Особом совещании, предусматривалось, что для особо отдаленных районов (Дальневосточный край, Восточная Сибирь, Средняя Азия и Казахстан) организуются специальные комиссии в составе начальников управлений НКВД этих краев, начальников соответствующих отделов Управления государственной безопасности.
Этим комиссиям должно было предоставляться право предварительного рассмотрения оперативных материалов и дел о лицах, признаваемых общественно-опасными или деклассированными, с определением мер наказания в пределах прав Особого совещания при НКВД СССР и с направлением своих решений на утверждение Особого совещания при НКВД СССР. Однако вплоть до мая 1935 года, когда были созданы «тройки» при Главных управлениях рабоче-крестьянской милиции, в республиках, краях и областях подобного рода внесудебные органы не создавались. Но в мае 1935 года в соответствии с оперативным приказом НКВД СССР № 00195 милицейским «тройкам» предоставлялись права особого совещания в отношении деклассированных и уголовных элементов. Их появление в 1935 году можно объяснить следствием убийства С. Кирова в декабре 1934 года и ужесточением карательной политики советского государства.
Прокурор СССР также отметил необходимость усиления прокурорского надзора за административными действиями органов госбезопасности. Он писал, что в соответствии с инструкцией от 8 мая ОГПУ имеет право производить аресты без предварительного согласования с прокурорским надзором по ряду дел (теракты, взрывы, поджоги, шпионаж, перебежчики, политбандитизм и КР антипартийные группировки). Не возражая против сохранения такого порядка и впредь, Акулов потребовал, чтобы все аресты по этим делам по истечении срока в 10-14 дней санкционировались прокуратурой.
На момент образования НКВД СССР действовала практика во взаимоотношениях между Прокуратурой СССР и ОГПУ, которая являлась отступлением от «Инструкции губернским, военным и военно-транспортным прокурорам по наблюдению за органами ГПУ», утвержденной наркомом юстиции РСФСР Д. И. Курским и зампредом ГПУ И. С. Уншлихтом 1 ноября 1922 года. В инструкции, принятой в развитие постановления ВЦИК от 16 октября 1922 года о предоставлении ГПУ права на внесудебную расправу в отношении бандитов, взятых с поличным на месте преступления, предусматривалось извещение органов прокуратуры об арестах, произведенных органами ГПУ, по делам политическим и шпионаже не позднее 14 суток. Таким образом, Прокурор СССР предложил не только существенно ограничить внесудебные полномочия НКВД СССР, но и повысить роль прокурорского надзора.
В ходе работы комиссии И. А. Акулов настаивал на том, чтобы НКВД расследовал не все дела, попадающие к нему, а ограниченно. В проектах положения об НКВД СССР и постановления ЦИК СССР об образовании НКВД СССР, подготовленных ОГПУ, речь шла об отстранении прокуратуры от надзора за следствием в ОГПУ. Споры возникли в комиссии по вопросу о порядке контроля прокурора за расследованием дел. Должен ли он осуществлять контроль в процессе расследования или после окончания расследования должен контролировать правильность ведения следствия и правильность отдачи под суд? Последнее ограничивало права прокуратуры и не было принято комиссией Л.М.Кагановича, созданной политбюро ЦК ВКП (б) для подготовки документов об образовании НКВД СССР.
Наиболее серьезные возражения по проектам документов, связанных с образованием НКВД, были высказаны Н.В.Крыленко в отношении прав ОГПУ на рассмотрение дел во внесудебном порядке. Он предложил вернуться к положению 1922 года, которым прерогативы ОГПУ были ограничены правом административной высылки и ссылки в концлагеря на срок до трех лет, а внесудебное рассмотрение дел необходимо было регулировать специально выносимым в каждом отдельном случае постановлением ЦИК. Акулов на заседаниях комиссии Кагановича требовал убрать право ОГПУ заключать осужденных в лагеря.
Таким образом, нарком юстиции РСФСР совместно с Прокурором СССР выступили за ликвидацию широких внесудебных полномочий, полученных ОГПУ СССР в 1920-е годы.
И все же 10 июля 1934 года ЦИК СССР принял постановление «Об образовании общесоюзного Народного комиссариата внутренних дел», в составе которого были созданы Главные управления государственной безопасности, рабоче-крестьянской милиции, пограничной и внутренней охраны, пожарной охраны, исправительно-трудовых лагерей и трудовых поселений и некоторые другие службы.
В 1934 году второй раз в истории Советского государства органы госбезопасности и внутренних дел были объединены в составе одного ведомства (первый раз это было сделано в 1922-1923 гг., когда НКВД РСФСР и ГПУ возглавлял Ф.Э.Дзержинский).
Постановлением о создании НКВД на данный государственный орган возлагалось: обеспечение революционного порядка и государственной безопасности; охрана социалистической собственности; охрана государственной границы СССР; запись актов гражданского состояния и другие многочисленные полномочия.
В соответствии с этим в составе НКВД были образованы подразделения: Главное управление государственной безопасности; главное управление рабоче-крестьянской милиции; Главное управление пограничной и внутренней охраны; Главное управление пожарной охраны и др.
Оперативные управления и отделы бывшего ОГПУ вошли в состав НКВД СССР, где и было образовано Главное управление государственной безопасности (ГУГБ).
После ликвидации ОГПУ и создании на его основе НКВД СССР произошли изменения и во внутренней структуре: функциональные отделы были объединены и на их основе создано Главное управление государственной безопасности (ГУГБ). Отдел пожарной охраны был выделен в самостоятельное управление НКВД. Управление делами было преобразовано в Административно-хозяйственное управление (АХУ) НКВД. Отдел кадров был разделен на отдел кадров ГУГБ и сектор кадров, занимавшийся должностными лицами, не входившими в состав Главного управления. Главное управление рабоче-крестьянской милиции было объединено с аналогичным республиканским управлением. В составе НКВД СССР был образован Отдел актов гражданского состояния. 31 мая 1935г. в составе АХУ НКВД был образован Отдел трудовых колоний для несовершеннолетних. Реорганизация коснулась и других подразделений (Кокурин А., Петров Н. «От Ягоды до Берии. НКВД: структура, функции, кадры (1934-1938)»//Правда. 1997. № 18. 16-23 мая.).
При реорганизации весь состав служащих ОГПУ вошел в НКВД. В 1935 году были введены особые звания в ГУГБ – комиссар государственной безопасности 1, 2, и 3 ранга, майор, капитан, старший лейтенант, лейтенант, младший лейтенант и сержант государственной безопасности. Эти чины были выше, чем общеармейские: майор соответствовал полковнику.
Постановлением ЦИК и СНК СССР от 20 ноября 1935г. было введено звание генерального комиссара государственной безопасности – его получил Г.Г.Ягода. 9 июня 1945г. оно было заменено на звание Маршал Советского Союза.
При НКВД также вновь было образовано Особое совещание – орган внесудебной расправы. Ему предоставлялось право выносить приговоры о заключении в исправительно-трудовые лагеря, ссылке и высылке на срок до пяти лет или высылке за пределы СССР лиц, признаваемых общественно опасными.
Судебная коллегия ОГПУ, имевшая право выносить приговоры вплоть до высшей меры наказания, была упразднена, что означало существенное изменение курса в карательной политике советского государства. Однако внесудебные полномочия сохранились.
Объединив органы государственной безопасности и внутренних дел в единый НКВД СССР, государство должно было разработать и утвердить Положение о деятельности НКВД и его органах. Однако этого сделано не было.
В итоге, сложилась картина, когда основные звенья государственного механизма, призванные обеспечивать порядок и безопасность, оказались в различных ведомствах. С точки зрения общесоциальных интересов все более обнаруживалась потребность их организационного объединения.
Но определяющими началами реорганизации явились иные обстоятельства. Реформирование пошло другим путем. Именно в этом время появляются исправительно-трудовые лагеря, которые сразу стали рассматриваться как основные места лишения свободы.
ОГПУ была передана милиция – единственный орган, уполномоченный вести оперативно-розыскную работу и имевший сеть подразделений, которая охватывала всю страну. К тому же милиция представляла собой самое многочисленное звено в структурах бывших наркомвнуделов (Органы и войска МВД России. Краткий исторический очерк. Воронцов В.И., Головнев Л.П. и др. – М.: Общественная редакция МВД России, 1996. – С.202-203. ).
Все это было обусловлено более широкими процессами изменений в политической системе и методами укрепления режима личной власти.
Началось законодательное оформление командно-административной системы во главе с узкой группой лиц, стоящих наверху партийной и государственной власти.
Стратегия деятельности органов НКВД была нацелена на борьбу с несуществующим в стране советским подпольем, и нетрудно было себе представить, что это могло привести и привело к карательной политике Советского государства и его органов безопасности.

1.2. Кадры центрального аппарата НКВД 1934-38 г.г.

Очевидно, что исследование структуры и функций советских карательных органов и изучение их деятельности невозможны без подробного изучения их кадрового состава. Только поняв принципы подбора кадров, их расстановки и ротации, можно достоверно реконструировать механизмы управления репрессиями.
Уже в конце 80-х годов ХХ века, когда сильны были требования общественности назвать поименно не только все жертвы советских репрессий, но и палачей, возникла настоятельная потребность объединить усилия разрозненных исследователей-историков и начать серьезные архивные поиски по выявлению имен, изучению истории и структуры органов НКВД СССР.
В этот период времени периодику захлестнул вал научных и публицистических статей, посвященных руководителям карательных органов 1930-х годов. Биографические сведения, содержавшиеся в этих публикациях, как правило, были основаны на устных источниках, порой не проверенных. И только после 1991 г., когда были приоткрыты государственные архивы и у исследователей появилась возможность обратиться к документам, уровень публикаций, посвященных истории сталинских репрессий, заметно возрос.
С этого времени были сделаны впечатляющие успехи в постижении тайн деятельности органов внутренних дел, свидетельством чему стали многочисленные публикации об истории органов НКВД (Роговин В. З. 1937 год. – М.: 1996; Бережков В.И. Питерские прокураторы: Руководители ВЧК–МГБ, 1918-1956. – СПб.: Блиц, 1998; Жуковский В.С. Лубянская империя НКВД, 1937-1939. – М.: Вече, 2001; Хлевнюк О.В. 1937-й: Сталин, НКВД и советское общество. – М.: Республика, 1992, и др.).
Как свидетельствуют многочисленные источники, в период 1934-38 годов произошла наиболее существенная и масштабная ротация кадров НКВД. В результате ряда последовательных чисток, подчас носивших взрывной характер, почти полностью изменился профиль работников НКВД (Соколов А.С. «Ежовщина»//Власть и общество в СССР: Политика репрессий, 20–40-е гг. – М.: Институт российской истории РАН, 1999; Евсеев Е. Палач: Г.Ягода и его время (1920 – 1938)//Патриот. 1990. № 42; 1992. № 35, 37-38, 40; Кокурин А.И., Петров Н.В. НКВД: Структура, функции, кадры, 1934-1938//Свободная мысль. 1997. № 6-7; Наумов Л. Борьба в руководстве НКВД в 1936-1938 гг.: Опричный двор Иосифа Грозного. – М.: 2003; Некрасов В.Ф. Тринадцать «железных» наркомов: История НКВД – МВД от А.И.Рыкова до Н.А.Щелокова, 1917-1982. – М.: Версты; Полиграфресурсы, 1995 и многие другие).
Изучаемый период – это время наибольшего политического влияния органов НКВД: подчиняясь непосредственно Политбюро ЦК ВКП(б), а строго говоря, лично Сталину, НКВД с конца 1934 г. (убийство Кирова) неуклонно наращивал свой политический вес и к 1937 г. получил чрезвычайно широкие полномочия, реализовавшиеся как в процессе интенсивной чистки партийного и государственного аппарата, предпринятой с целью укрепления вертикали власти, так и в ходе массовых операций по «очистке» страны от так называемой пятой колонны.
В конце 1938 г. прерогативы НКВД и объемы его деятельности были несколько урезаны, что, впрочем, не помешало успешно распространить опыт репрессивных кампаний 1937-1938 гг. на вновь приобретенные западные территории в 1939 и 1941 гг.
В настоящее время имеются достаточно широкие сведения о жизни и деятельности руководящих работников в НКВД. Однако, поскольку целью данной работы не ставится рассмотрение персоналий, остановимся более подробно на биографиях собственно наркомов внутренних дел СССР, правивших в исследуемый период.
Первыми двумя наркомами внутренних дел СССР были Г.Г.Ягода, а затем Н.И.Ежов, которые возглавляли ведомство небольшие сроки. С 1934 по 1936 первый, и с 1936 по 1938 – второй.
Ягода Генрих Григорьевич, родился в 1891 году в семье мелкого ремесленника. У Г.Г.Ягоды было два брата и две сестры; один брат убит в ходе восстания в Сормове, другой расстрелян в полку за восстание во время войны (Некрасов В.Ф. Тринадцать железных наркомов. – М.: 1995. – С.157.).

В многочисленных публикациях ставится под сомнение партийный стаж Ягоды с 1907 года. По данным охранного отделения, Ягода в 1907-1911 был анархистом и поддерживал контакты с партией эсеров. Контактов же с РСДРП охранное отделение не зафиксировало.
В ряде анкет Ягода указывал, что был членом коллегии Наркомата внешней торговли с 1919 года, однако до 1920 этого Наркомата просто не существовало, а внешней торговлей занимался Наркомат промышленности и торговли.
До 10 июля 1937 года формально занимал должность заместителя председателя ОГПУ СССР, хотя на деле являлся первым заместителем. Одновременно с 1931 года до 22 ноября 1936 года был заместителем председателя Комитета резервов при СТО СССР.
Как отмечал Б.И.Гудзь, знавший Ягоду лично, стилем работы наркома был сталинский – сухой администратор. Внешне Ягода держался с напускной суровостью и сердечностью, в отношении к подчиненным проявлял отсутствие какой бы то ни было человечности. В распоряжениях преобладала командно-приказная манера с оттенком угрозы за невыполнение распоряжений.
«Прагматик, делец – с отсутствием какой-либо идейности в облике. В отношении с подчиненными – выискивает какие-либо отрицательные моменты, допущенные ошибки, для того чтобы использовать это в последствии для нажима на того или иного подчиненного» (Гудзь Б.И. Несколько штрихов к характеристике Генриха Ягоды).
Ягода Г.Г. был арестован 28 марта 1937 года, официально отстранен от должности 3 апреля 1937 года, приговорен на процессе «право-троцкистского блока» в марте 1938 года к высшей мере наказания и расстрелян.
Ягода стал одним из главных обвиняемых на показательном процессе правотроцкистского блока, состоявшемся в Москве в марте 1938 г. «Диву даешься, - пишет доктор исторических наук генерал-майор В.Некрасов, - как он раскаивается во всех мыслимых и немыслимых грехах: в том, что он был одним из руководителей правотроцкистского подпольного блока с целью свержения советской власти и восстановления капитализма; в соучастии по делам об убийстве С.М.Кирова и других государственных деятелей; в покушении на жизнь Ежова и в помощи иностранным шпионам и т. д.» (Некрасов В. Генрих Ягода. Народный комиссар внутренних дел СССР//Советская милиция. 1990. № 1. – С.22.).
По просьбе Ягоды состоялось несколько закрытых заседаний суда. Скорее всего, потому, что на них говорилось о личных взаимоотношениях Ягоды с семьей Горького. Примечательно, что на судебном процессе перед вынесением приговора Ягода отверг обвинение в организации убийства С.М.Кирова и в шпионаже в пользу иностранных государств. Текст выступления Ягоды перед вынесением приговора полностью опубликован в судебном отчете по делу правотроцкистского блока еще в 1938 г. Ягода был расстрелян в Лубянской тюрьме.
После XX съезда партии (1956) все подсудимые, проходившие по этому процессу, были реабилитированы, кроме бывшего наркома.
Ежов Николай Иванович родился в семье рабочего литейщика в 1895 году. В биографии, опубликованной газетой «Горьковская коммуна», дореволюционная деятельность Ежова представлена следующим образом: призван в армию, служил в запасном батальоне, за организацию забастовки арестован и посажен в военно-каторжную тюрьму, служил в штрафном батальоне; рабочий мастерских Северного фронта, Витебск 1917; организатор Красной гвардии, Витебск; член Витебского Совета 1917-1918.

19 июля 1936 года был назначен членом Бюро ЦК ВКП (б) по делам РСФСР. С 11 октября 1935 года до 1936 был ответственным редактором журнала «Партийное строительство». Одновременно исполнял обязанности заведующего отделом планово-торгово-финансовых органов ЦК ВКП (б) и заведующего политико-административным отделом ЦК ВКП (б). Решений Политбюро ЦК ВКП(б) о назначении Ежова на указанные должности не было, но имеются его подписи на документах этих отделений, направленных на рассмотрение Оргбюро ЦК. Формально утвержден Политбюро ЦК ВКП (б) заведующим ОРПО 10 марта 1935, но подписывал документы как состоящий в должности уже с декабря 1934 года. Одновременно с 25 декабря 1934 года был председателем Комиссии ЦК ВКП (б) по загранкомандировкам.
Н.С. Хрущев в мемуарах цитирует следующую телеграмму, направленную из Сочи в Политбюро ЦК ВКП(б), подписанную 25 сентября 1936 г. Сталиным и Ждановым:
«Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение товарища Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на четыре года...» Эта телеграмма показывает, кто был инициатором назначения Ежова на ответственный пост наркома внутренних дел СССР.
С 31 мая 1938 года Ежов был также членом военно-промышленной комиссии при Комитете обороны при СНК СССР. В составе Военного совета указаны должности всех членов, за исключением руководителей ВКП (б), в том числе и Ежова. В составе совета нет никого в должности начальникам Разведывательного управления РККА, но указаны заместители. Это позволяет предположить, что Ежов фактически возглавлял Разведывательное управление РККА. Подтверждением служит и формулировка решения Политбюро ЦК ВКП (б) от 1 августа 1937 года: «Поручить Ежову установить общее наблюдение за работой Разведупра».
Ежов был арестован 10 апреля 1939 года, приговорен к высшей мере наказания и расстрелян. Реабилитирован также не был.
Многие историки считают, что Ежов – одна из наиболее зловещих фигур в окружении Сталина. На закрытом заседании XX съезда партии Н.С.Хрущев назвал его «преступником и наркоманом». Имя Ежова наводило ужас на многих в стране и период его правления вошел в историю как «ежовщина». В советской прессе его называли «железным наркомом», в народе прозвали «кровавым карликом» (его рост был 154 см; по другим данным – 151 см).
«Да не только я, очень многие считали, что зло исходит от маленького человека, которого звали «сталинским наркомом», - писал Илья Эренбург. На самом деле все было наоборот.
Карикатурист Борис Ефимов пишет, что Мехлис по дружбе рассказывал его брату М.Кольцову, как производились аресты. «Мехлис показал ему несколько слов, написанных красным карандашом и адресованных Ежову и ему, Мехлису, с приказом арестовать всех упомянутых в показаниях лиц... Ежову оставались «чисто технические детали» - оформить «дела» и выписать ордера на арест» (Ефимов Б. Михаил Кольцов, каким он был. – М.: 1965. – С.71.).
Утверждают, что Ежов еще до своего ареста «знал, что происходит; он понимал, что Сталин им пользуется как дубинкой для уничтожения кадров, прежде всего старых большевистских кадров, и заливал свою совесть водкой» (Хрущев Н. Мемуары//Вопросы истории. 1990. № 6. – С.78.).
Вслед за наркомом Ежовым были репрессированы сто один высший чин НКВД – не только заместители Ежова, но и почти все начальники отделов центрального аппарата НКВД, наркомы внутренних дел союзных и автономных республик, начальники многих краевых, областных и городских управлений (Викторов Б. Без грифа «секретно». Записки военного прокурора. Вып. 3. – М.: 1990. – С.326.).
В 1934-38 годы последовательно расширялись масштабы репрессий, которые в 1937-38 годах достигли пика.
В органах внутренних дел насаждался режим строжайшей секретности, замкнутости, оторванности от масс, ставка делалась на принудительные, силовые методы, органы внутренних дел были превращены в послушный аппарат поведения в жизнь репрессивной политики.
Создание специальных репрессивных органов было необходимо для устрашения населения. Активизировались военные трибуналы.
Создавались «тройки» на местах из 1-го секретаря обкома или ЦК, начальника соответствующего НКВД, прокурор края, области или республики.
В союзных республиках создавались республиканские наркоматы внутренних дел. Судебная коллегия была упразднена и все дела по окончании следствия должны были направляться в судебные органы по подсудности.
При НКВД СССР действовало Особое совещание, которому предоставлялось право применять в административном порядке высылку, ссылку, заключение в исправительно-трудовые лагеря на срок до пяти лет и высылку за пределы Союза ССР. То есть, этот административный орган наделялся судебными полномочиями, что не могло не привести к нарушениям законности, прав граждан.
Особое совещание при НКВД состояло из: заместителя НКВД, уполномоченного НКВД по РСФСР, начальника ГУРКМ, прокурора СССР и его заместителя. Рассматривало дела заочно.
3 июля 1936 принимается «Положение о Государственной автомобильной инспекции Главного управления рабоче-крестьянской милиции НКВД СССР».
Этим нормативным актом на ГАИ возлагались обязанности бороться с аварийностью и хищническим использованием автотранспорта, наблюдать за подготовкой и воспитанием шоферских кадров, вести количественный и качественный учет автопарка. На нее возлагался также учет аварий автомобильного транспорта, выявление их причин, привлечение к ответственности водителей машин и других виновных в авариях лиц, контроль за проведением хозяйственными организациями и учреждениями необходимых мероприятий по содержанию автопарка в технически исправном состоянии. Важной функцией ГАИ являлось регулирование уличного движения, надзор за безопасностью движения транспорта и пешеходов в городах и на транспортных магистралях. Работниками Госавтоинспекции предоставлялись все права, установленные для сотрудников милиции.
В эти годы повысилась роль милиции в обеспечении общественного порядка на железнодорожном и водном транспорте. В середине 1937 года вновь создается железнодорожная милиция. В главном управлении милиции НКВД СССР был образован отдел железнодорожной милиции, в ведении которого находились отделы железнодорожной милиции, учрежденные в местах нахождения управлений железных дорог. Тогда же в морских и речных портах и на пристанях также были созданы отделы (отделения) милиции, которые обеспечивали порядок на речных путях и коммуникациях.
Важнейшей задачей милиции оставалась борьба с хищениями социалистической собственности. Хищение государственного и общественного имущества рассматривалось как тягчайшее преступление и по степени общественной опасности приравнивалось к бандитизму, контрреволюционным выступлениям.
16 марта 1937 Главным управлением милиции НКВД СССР был образован отдел борьбы с хищениями социалистической собственности и спекуляцией (ОБХСС). Аппараты БХСС республики решительно взялись за искоренение бесхозяйственности, безучетности. Проводилась оперативная работа на предприятиях по выявлению скрытых каналов хищения, маршрутов спекулянтов, улучшению охраны товарно-материальных ценностей. Подразделения БХСС вели большую работу по выявлению крупных расхитителей и их пособников, установлению причин и условий, способствовавших хищениям, подбору кадров, знакомых с бухучетом, прививая им элементарные навыки оперативного мастерства.
Функции и структура милиции расширялись (паспортный режим и ОВИР, «детские комнаты», военный учет и МПВО).
Важным этапом в укреплении кадрового состава стало проведение в ноябре-декабре 1935 года аттестования всего начальствующего состава и установление специальных званий и знаков различия для сотрудников, четкое определение прав и обязанностей начсостава, порядка назначения и увольнения работников. Все эти вопросы получили правовую регламентацию в «Положении о прохождении службы начальствующим составом милиции», утвержденном СНК СССР 3 июля 1936 года.
В зависимости от специальной подготовки и квалификации, служебной аттестации и стажа работы начальствующему составу присваивались специальные звания. Согласно Положению о прохождении службы устанавливались следующие специальные звания: сержант милиции, младший лейтенант милиции, лейтенант милиции, старший лейтенант милиции, майор милиции, старший майор милиции, инспектор милиции, директор милиции, главный директор милиции.
В условиях складывающейся командно-административной системы особое значение имело обеспечение политической благонадежности кадров привитие, им чувства внутренней убежденности в правоте своего дела которому они служат, законности тех методов которыми они пользуются, беспрекословности выполнения возложенных на них задач, безусловной преданности Коммунистической партии. Поэтому происходит существенное расширение и усиление политического аппарата милиции. В августе 1937 года были введены новые штаты политаппаратов. 15 сентября 1939 года ЦК ВКП (б) утвердил Положение о политическом отделе Главного управления (отдела) НКВД СССР.
Политотдел ГУРКМ являлся руководящим партийно-политическим органом НКВД СССР. Всю работу политотдел проводил через местные политотделы, политаппараты, политруков, партийные и комсомольские организации. Политотделы работали в тесном контакте с территориальными партийными органами – обкомами (крайкомами), горкомами, райкомами ВКП (б), регулярно докладывали им о состоянии партийно-политической работы с сотрудниками.
То есть, кадровый состав милиции был поставлен под строгий контроль партийного аппарата с тем, чтобы быть надежным проводником политического курса ВКП (б), надежным и эффективным инструментом в ее руках.
В 1936-38 годах структура Наркомата внутренних дел усложнялась. Возникали новые подразделения.
В 1939 году в структуру НКВД СССР под руководством Л.П.Берии входили:
- руководство наркомата с несколькими секретариатами;
- ГУГБ с отделами: а) охраны руководящих партийных и советских работников; б) секретно-политическим; в) контрразведывательным; г) особым; д) иностранным; е) шифровальным;
- главное экономическое управление с шестью отделами по основным отраслям народного хозяйства (промышленность, сельское хозяйство, оборонные отрасли, гознак и т.д.);
- главное транспортное управление с тремя отделами.
Кроме того, в составе НКВД СССР имелось пять специальных отделов, ведавших учетом, статистикой, связью, техникой и т.п.
В соответствии с постановлением СНК СССР Главное управление пограничных и внутренних войск НКВД было разделено на шесть управлений: главное управление пограничных войск; главное управление войск по охране железнодорожных сооружений; главное управление по охране особо важных предприятий промышленности; главное управление конвойных войск; главное управление военного снабжения; главное военно-строительное управление.
В составе НКВД также имелись: Главное архивное управление, Главное управление пожарной охраны, Главное управление шоссейных дорог, Главное управление лагерей, Главное тюремное управление; Центральный отдел актов гражданского состояния и т.п.

1.3. Отношения в среде руководства НКВД

5 ноября было принято постановление ЦИК и СНК СССР, согласно которому наркомату внутренних дел предоставлялось «право в отношении лиц, признаваемых общественно опасными, ссылать на срок до 5-ти лет под гласный надзор в местности, список которых устанавливается НКВД, высылать на срок до 5-ти лет под гласный надзор с запрещением проживания в столицах, крупных городах и промышленных центрах СССР, заключать в исправительно-трудовые лагеря на срок до 5-ти лет, а также высылать за пределы СССР иностранных подданных, являющихся общественно опасными» (Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. – М.: 1993. – С.62.).
Такая линия в карательной политике государства нашла свое наиболее ярое отражение в спорах между Прокурором СССР А.Я.Вышинским и наркомом внутренних дел Г.Г.Ягодой.

5 февраля 1936 года Вышинский направил в адрес И.В.Сталина и В.М.Молотова докладную записку, в которой подверг критике практику полуторагодичной работы Особого совещания. Он разбил дела, проходившие через совещание, на три категории: дела о контрреволюционной агитации, антисоветских сплетнях, разговорах и т.п.; дела, связанные с высказыванием террористических намерений, предположений; дела так называемых социально вредных и социально опасных элементов. Вышинский подчеркивал, что решения Особого совещания могут быть связаны с опасностью допущения ошибок, так как все дела рассматривались заочно, без вызова обвиняемых и свидетелей, нередко дела основывались только на агентурных данных, часто показания единственного свидетеля расходились с показанием обвиняемых, которые категорически отрицали свою вину. Поэтому прокурор СССР настаивал на максимальном сокращении количества дел по первой и второй категориям в Особом совещании и необходимости их передачи в суды. Далее Вышинский отмечал, что права прокуратуры ограничены при опротестовании приговоров в отношении осужденных Особым совещанием, что противоречило ст.440 УПК РСФСР.
С запиской прокурора СССР Молотов ознакомил Ягоду, который 11 февраля направил встречную докладную записку на имя Сталина и Молотова. Нарком внутренних дел привел количество лиц, привлеченных в 1935 году органами ГУГБ к ответственности, и подчеркнул, что основная масса дел направлялась именно в судебные органы. Так, было привлечено к ответственности 293 681 человек, из них было в прокуратуру и суды передали дела на 228352, а прошли по решениям Особого совещания дела на 33823 человека.
Очевидно, что такая позиция несправедлива, так как подменяется предмет разногласий. Вышинский ставил вопрос о возможности вынесения необъективных приговоров, исходя из особенностей работы Особого совещания, Ягода доказывал, что Особое совещание ни по количеству, ни по удельному весу рассматриваемых дел никак не может влиять на карательную политику.
НКВД указывал, что следствие по каждому делу ведется с соблюдением процессуальных норм. В процессе следствия прокурор осуществляет в полной мере надзор за всеми стадиями дела, начиная от ареста до окончания следствия. Если прокурор находит, что дело недостаточно или плохо расследовано, он дает соответствующие указания в процессе следствия, которые и выполняются.
Ягода не согласился с утверждением Вышинского о том, что следствие по делам, рассматриваемым Особым совещанием, ведется в каком-то особом порядке. Если бы дело обстояло так, считал Ягода, то чем объяснить, что Вышинский на протяжении полуторагодичной работы ни разу не опротестовал ни одного решения Особого совещания? К тому же прокуратура не только принимает непосредственное участие в вынесении решений по делам, но и решения Особого совещания без согласия прокурора Союза не проводятся в жизнь.
Судебная коллегия ОГПУ была упразднена, однако нормативные акты о надзоре со стороны прокуратуры по делам, расследуемым ОГПУ, продолжали сохраняться. Прокурор мог лишь формально наблюдать за правильностью ведения следствия. Глава ведомства утверждал, что в своей постановке вопроса Вышинский по сути, берет под сомнение целесообразность самого существования Особого совещания, хотя оно и было создано для такой категории дел, рассмотрение которых должно проводиться в административном порядке вне обычной судебной процедуры. Ягода полагал, что практика полуторагодичной работы Особого совещания показала, что этот орган целиком себя оправдал, а дела, прошедшие через него, полностью отвечают идее организации Особого совещания.
НКВД оспаривал утверждение Вышинского о том, что прокуратура не имеет права освобождать подследственных ГУГБ и осужденных Особым совещанием, и подчеркивал, что роль прокурора при вынесении решений по делам осужденных Особым совещанием иная, чем в судах. Прокурор не является стороной, как в суде, а участвует в решении по всем делам, рассматриваемым Особым совещанием. При вынесении решений Особым совещанием никто не мешал прокуратуре вносить свои коррективы или опротестовывать их. Поэтому требование Вышинского о предоставлении прокуратуре права освобождения подследственных ГУГБ и осужденных Особым совещанием являлось, по мнению Ягоды, недоразумением. Он высказал мысль, которая соотносилась с реальным состоянием, что прокуратура вообще не должна иметь права освобождать «без ведома и согласия НКВД».
Дело, как считал Ягода, не в Особом совещании, а в судебных органах и прокуратуре. Основным вопросом работы прокуратуры должно было быть усиление надзора за работой судебного аппарата и его карательной практикой. Из приводимых им цифр следовало, что работа судов неудовлетворительна. На 1 октября 1935 года в тюрьмах и колониях содержалось 50992 человека, месяцами ожидавших кассационных решений, количество дел, не рассмотренных судами, из месяца в месяц росло. Поэтому коренной вопрос – как улучшить работу судов, не нашел ответа в записке Вышинского, тогда как основной задачей прокуратуры являлось упорядочение работы судов, а не Особого совещания, которое, будучи ограничено в своих правах, не играло той роли, которую ему пытался придать прокурор СССР. Таким образом, нарком внутренних дел опять пытался уклониться от существа поставленных вопросов.
Вышинский в ответной докладной записке от 16 февраля 1936 года отмечал, что количество дел в судах при всех условиях стоит в прямой зависимости от количества дел, возбуждаемых органами следствия и, в частности, органами НКВД. Подавляющая масса следственных дел падала на органы НКВД, и только 5-10 % дел возбуждались и расследовались прокуратурой. По его мнению, Ягода искусственно разделил количество осужденных Особым совещанием на две категории: осужденных по делам ГУГБ (33000) и осужденных тройками НКВД и Главным управлением милиции (122000). Осуждение Особым совещанием обычно влекло за собою ряд репрессий и в отношении членов семей, находящихся на иждивении репрессированных лиц, а значит, удельный вес Особого совещания был, несомненно, более значительным, чем это пытался изобразить нарком внутренних дел.
Прокурор СССР считал абсолютно неправильным утверждение Ягоды о том, что на протяжении полуторагодичной работы Особого совещания он не опротестовал его решений. Прокуратурой было принесено в Особое совещание 1344 протеста, большинство из которых по ходатайству НКВД снималось и вновь переносилось в Особое совещание. Вышинский опроверг утверждение наркома о желании упразднить Особое совещание. Он писал что, вопрос поставлен не об упразднении Особого совещания НКВД, а об ограничении компетенции совещания как административного суда. Прокурор не согласился с мнением Ягоды о том, что основным содержанием работы прокуратуры является надзор за судебными органами и карательной практикой, так как в ее обязанности входил и надзор за органами НКВД.
Вышинский отмечал, что хотя вопросы судебного надзора составляли одну из важнейших областей работы Прокуратуры Союза, однако, это ни в какой мере не может оправдывать ослабления надзора Прокуратуры за административными органами, в частности, за работой Особого совещания, играющего роль в карательной политике гораздо большую, чем пытался представить нарком внутренних дел. Вышинский также заметил, что Прокуратура ни юридически, ни фактически не пользовалась правом изменять меру пресечения по делам, находящимся в производстве органов НКВД. Имелись случаи, когда требования даже прокурора Союза об освобождении из-под стражи тех или иных НКВД не исполнялись.
На первой докладной записке прокурора СССР от 5 февраля 1936 года Сталин, ознакомившись со всеми материалами, написал Молотову: «Вышинский прав. Надо решить вопрос на совещании».
В конечном же итоге внесудебные полномочия органов НКВД возрастали.

Глава II. РОЛЬ РУКОВОДСТВА НКВД СССР В ПРОВЕДЕНИИ МАССОВЫХ РЕПРЕССИЙ В ОБЩЕСТВЕ

2.1. Борьба с «врагами народа»

НКВД осуществляло, прежде всего, функцию государственной безопасности. В то же время, имя этой организации до сих пор ассоциируется, в основном, с поверхностным рассмотрением преступлений, политическими репрессиями и устранениями, военными преступлениями, жестокостью по отношению к советским и иностранным гражданам.
Выполнение советской внутренней политики было тесно связано с борьбой с врагами государства («врагами народа»); массовыми арестами и расстрелами советских и иностранных граждан.
О репрессиях 1937-1938 гг. написано много: это и опубликованные документы (Большевистское руководство. Переписка. 1828-1941: Документы. – М.: 1996; Общество и власть: 1930-е годы. – М.: 1998; Сталинское Политбюро в 30-е годы: Сборник документов. – М.: 1995 и др. ), и серьезные научные исследования (Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было?: Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30-40-е годы. – М.: 1989; Медведев Р. О Сталине и сталинизме. – М.: 1990; Стецовский Ю.И. История советских репрессий: В 2 т. – М.: 1998 и др. ), и статьи (Земсков В.Н. Большой террор//Отечественная история. 2000 № 1. – С.197-205.), и воспоминания (Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. 1918-1956: Опыт художественного исследования. – М.: 1989; Шаламов В.Т. Колымские рассказы. – М.: 1992 и др. ). Велись споры о причинах репрессий, о количестве их жертв, о степени их централизованности.
Как свидетельствуют указанные источники, в 1937 года волна репрессий, по настоящему массовых, захлестнула все районы страны. Репрессии затронули все слои общества. Раскрывались так называемые «контрреволюционные организации». Репрессии обрушились на людей, полностью разделявших и проводивших в жизнь «генеральную линию», верных сторонников режима. Также репрессии захватили лиц и весьма далеких от политики, никогда не состоявших не в каких партиях.
Большое влияние на обстановку в стране, развертывание политических репрессий оказывали субъективные причины, в том числе, острая политическая борьба внутри компартии и в ее руководстве по вопросам выбора путей и методов строительства нового общества и за лидирующие позиции в партии и государстве.
По обвинению в создании «террористических групп» и «контрреволюционных групп повстанцев» арестовывались тысячи рабочих, колхозников, служащих, специалистов, священнослужителей.
Большинство этих людей были осуждены тройками НКВД – особым явления советского суда. Доказательства не играли особой роли, достаточно было анонимного доноса для ареста.
Сотни массовых захоронений были результатами таких операций, обнаруженных позже по всей стране. Документальные доказательства доказывают «плановую систему» массовых расстрелов. Такие планы показывали количество и соотношение жертв (официально, «врагов народа») к определенным районам. Семьи репрессированных, включая детей, должны были быть автоматически репрессированы.
В отечественной историографии репрессий в отношении политических преступлений выделяется два основных периода – советский (1930-1980-е гг.) и постсоветский (с начала 1990-х гг.), которые существенно различаются, прежде всего, концептуальными подходами. При этом очевидно тесное переплетение исторической и юридической проблематики.
Господствовавшие в советский период идеологические установки в отношении проведенных репрессий до конца 1980-х годов оценивались с позиций классового подхода и рассматривались преимущественно в контексте классовой борьбы.
Первые попытки осмысления репрессивной политики в отношении контрреволюционных преступлений были сделаны уже в 1930-е гг. непосредственно в ходе ее реализации. Большинство работ, выходивших в то время, было написано не историками, а правоведами, руководителями органов юстиции разного уровня, партийными работниками. В них нашла отражение судебно-следственная практика по политическим делам, приводились различные статистические данные, давалась оценка деятельности конкретных судебно-следственных органов с точки зрения их соответствия наиболее актуальным на тот или иной момент направлениям карательной политики.
Основная масса подобных работ носила агитационно-пропагандистский характер и было направлено на мобилизацию усилий судебно-следственных органов в момент активизации репрессий. Среди них можно найти лишь незначительное количество публикаций, в которых делались попытки провести сравнительный анализ и выделить характерные черты контрреволюционной преступности в тот или иной период (Лаговиер Н. Контрреволюционная агитация и пропаганда//Классовая борьба и преступность. – М.: 1930. – С.102-123; Нахимсон Ф., Загорье Б. Классовая борьба в деревне и террористические акты//Советская юстиция. 1932. № 3. – С.22-25 и др.).
Тема политических судебных процессов затрагивалась также в работах, посвященных теоретическим аспектам формирования советской правоохранительной системы и соответствующего законодательства (Крыленко Н.В. Формы классовой борьбы на данном этапе. – М.: 1933; Вышинский А.Я. Судоустройство в СССР. – М.: 1936; Герцензон А.А. Развитие понятия контрреволюционного преступления в истории социалистического уголовного законодательства//Советская юстиция. 1938. № 1. – С.29-33 и др.).
В целом публикации 1930-х гг. содержат определенный фактический материал и позволяют проследить изменения в официальной оценке политических репрессий, однако невысокий уровень обобщений и идеологическая предопределенность выводов значительно снижают их историографическую ценность.
В 1940-е – первой половине 1950-х годов публикаций, посвященных репрессиям 1930-х годов, практически не появлялось, что во многом было связано с теми жесткими идеологическими рамками, которые обозначил опубликованный в конце 1930-х годов «Краткий курс истории ВКП (б)», а также с влиянием Великой Отечественной войны.
Заметные изменения в оценке предшествующей советской истории произошли только после смерти И.В.Сталина и разоблачения «культа личности». На основе установок, заложенных в знаменитом докладе Н.С.Хрущева, сделанном на XX съезде КПСС в 1956 году, в советской историографии начался частичный пересмотр утвердившихся ранее оценок репрессивной практики государства. Главной чертой нового подхода стала критика «грубых извращений» и «ошибок» в деятельности И.В. Сталина и его ближайших сподвижников.

В период второй половины 1950-х – первой половины 1980-х гг. в советской исторической литературе проблема репрессий по политическим обвинениям по-прежнему не являлась самостоятельной областью исследований. Однако отдельные аспекты этой темы затрагивались в публикациях, посвященных истории правоохранительных органов, уголовного законодательства, классовой борьбы.
Так, можно выделить ряд появившихся в эти годы крупных исследований, в которых подробно рассматривалось становление и развитие советской правоохранительной системы, в том числе и НКВД (Сорок лет советского права. Т.1-2. – Л.: 1957; Кожевников М.В. История советского суда 1917-1956. – М.: 1957; Кизилов И.И. НКВД РСФСР (1917-1930). – М.: 1969; История советских органов государственной безопасности. – М.: 1977 и др.).
Содержательная информация имеется и в исследованиях, рассматривавших непосредственную деятельность различных правоохранительных органов в 1930-е годы, а также события и явления этого периода, связанные с «классовой борьбой» и репрессивной активностью государства.
Среди их авторов следует выделить Д. Л. Голинкова (Голинков Д.Л. Крушение антисоветского подполья в СССР. Кн. 2. Изд. 2-е, испр. и доп. – М.: 1978.), Н.А.Ивницкого (Ивницкий Н.А. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929-1932). – М.: 1972.), И.Я.Трифонова (Трифонов И.Я. Очерки истории классовой борьбы в СССР в годы НЭПа (1921-1927). – М.: 1960.) и др. В их работах нашли отражение основные направления государственной репрессивной политики, в осуществлении которых участвовали органы НКВД. Однако механизм и порядок действий судебно-следственных органов при осуществлении политических преследований в них детально не раскрывается.
В 1960-1970-е годы в официальных публикациях много писали о расстрелах коммунистов, чекистов и военных. Это делалось для оправдания репрессий ВКП(б)-НКВД, для своеобразного уравнивания положения партии и карательных структур с миллионами невинных жертв.
Публикации о «классовой борьбе» и «революционной законности» 1950-1980-х годов наполнены идеологически обусловленными оценками и выводами. В то же время, они составляют важную часть историографии, поскольку содержат большое количество фактического материала и реконструируют отдельные эпизоды, связанные с реализацией репрессивной политики советского государства.
Последний этап советской историографии связан с началом демократических преобразований в СССР во второй половине 1980-х годов, получивших название «перестройки».
На этом этапе рассматривались проблемы сталинизма; публиковавшиеся работы значительно превосходили литературу периода «оттепели», однако в концептуальном смысле «перестроечная» историография, как правило, не выходила за пределы противопоставления ленинского и сталинского периодов советской истории, рассматривая последний как деформацию «подлинного социализма». Отличительной ее особенностью являлась и определенная публицистичность.
Исследовательские усилия на этом этапе были в основном направлены на рассмотрение предпосылок возникновения сталинизма, анализ причин втягивания общества в ситуацию тотального террора, выяснение его масштабов, особенностей репрессивных акций, проводившихся во время коллективизации и в 1937-1938 годах.
В работах, посвященных изучению политических репрессий, осуществлявшихся судебными органами, в центре внимания оказались: деятельность НКВД, судов, военных трибуналов и других судов, рассматривавших дела о контрреволюционных преступлениях; советское законодательство, на основе которого осуществлялись репрессии; политические судебные процессы, имевшие всесоюзную известность, в частности, знаменитые «московские» процессы.
Процессы проводились согласно решениям Политбюро Коммунистической Партии (например, «Шахтинское дело» - процесс против инженеров, партийной и военной элиты («фашистский заговор») и медицинского персонала («Заговор врачей»)). Процессы также организовывались против лиц нерусских национальностей (включая, украинцев, татаров, немцев и многих других, обвиненных в «буржуазном национализме», «фашизме» и.т.д.) и религиозных деятелей. Число массовых операций НКВД было направленно против целых народностей. Народы определенного этноса могли быть насильно переселены.
В дальнейшем в отечественной историографии постсоветского периода сформировались новые направления в исследовании репрессивной политики советского государства.
С начала 1990-х годов проблематика политических репрессий активно разрабатывается в качестве самостоятельной темы и в рамках изучения социально-экономического, политического строя советского государства в целом.
Для современной историографии характерно разнообразие концептуальных подходов, попытки фундаментального осмысления проблемы репрессий, привлечение широкого круга источников, особенно ранее засекреченных.
Большинство современных авторов (О.В.Хлевнюк, И.В.Павлова, А.С.Сенявский и др.) критически оценивают саму коммунистическую идеологию и политический режим, установившийся в СССР, пытаясь в то же время разобраться в причинах и предпосылках его становления, особенностях развития.
Собственно репрессивная политика 1930-х годов изучается в разных направлениях, среди которых магистральными можно назвать исследование на общероссийском и региональном уровнях нормативно-законодательного обеспечения репрессий, структуры и функционирования правоохранительных органов, причин репрессивных акций и практики их осуществления. При этом участие органов НКВД в политических репрессиях рассматривается, как правило, в рамках этих общих направлений.
Наиболее крупные исследования репрессивной политики советского государства предприняты учеными-юристами Ю.Стецовским, В.Кудрявцевым, А.Трусовым (Стецовский Ю. История советских репрессий. Т. 1-2. – М.: 1997; Кудрявцев В., Трусов А. Политическая юстиция в СССР. – М.: 2000.).
На современном этапе появилось также достаточно большое количество работ, в которых репрессивная политика раскрывается через историю правоохранительных органов, участвовавших в ее реализации.
В последнее десятилетие появились и публикации, в которых политические репрессии рассматриваются в качестве основной темы (Кислицын С.А. Шахтинское дело: начало сталинских репрессий против научно-технической интеллигенции в СССР. – Ростов-на-Дону, 1993; Жуков Ю.Н. Следствие и судебные процессы по делу об убийстве Кирова//Вопросы истории. 2000. № 2. – С. 33-51 и др.).
Тема политических репрессий затрагивается и в работах западных историков (Конквест Р. Большой террор. В 2-х т. – Рига, 1991; Хаски Ю. Российская адвокатура и советское государство. – М.: 1993; Маннинг Р. Массовые операции против «кулаков и преступных элементов»: апогей Великой Чистки на Смоленщине//Сталинизм в российской провинции: смоленские архивные документы в прочтении зарубежных и российских историков. – Смоленск, 1999. – С.230-254 и др.).
В монографии Р.Конквеста «Большой террор» анализируется репрессивная политика советского государства в 1930-е годы, в том числе подоплека организации знаменитых московских процессов. Отдельная глава в этой книге посвящена «Кемеровскому делу».
В работах Ш.Фицпатрик и Р.Маннинг на примере отдельных областей рассматриваются показательные суды над районным руководством, состоявшиеся осенью 1937 г. Авторы попытались выявить причины, пути организации судебных процессов и роль в них простых колхозников, показать обобщенный портрет подсудимых, раскрыть характер обвинений.
Среди современных работ западных историков особо следует отметить фундаментальное исследование П. Соломона «Советская юстиция при Сталине» . В нем сделана попытка проанализировать как теоретические основания, на которых строилась юридическая система советского государства, так и формы и способы реализации уголовной политики, в том числе в области контрреволюционных преступлений.
Таким образом, проведенные отечественными и зарубежными историками исследования дают представление о наиболее известных процессах, влиянии власти на деятельность правоохранительных органов, в том числе и НКВД, общем функционировании номенклатуры в области политических преследований.
При этом нельзя не отметить, что особую значимость для изучения истории органов НКВД имеет содержание нормативных актов, регулировавших их деятельность. Поэтому рассмотрим ниже эти акты более подробно.

2.2. Правовые акты о функционировании НКВД в период 1934-38 годов

Первым нормативным актом следует назвать принятое Президиумом ЦИК СССР 1 декабря 1934 года постановление «О порядке ведения дел по подготовке или совершению террористических актов».
Срок ведения дел по террору устанавливался 10 дней, обвинительное заключение вручалось обвиняемому за сутки до суда, дела в судебном заседании рассматривались без участия сторон, то есть прокурора и адвоката. Обжалование и подача ходатайств о помиловании не допускались. Приговор к высшей мере наказания – расстрелу, приводился в исполнение немедленно. Такой же порядок устанавливался и по делам о вредительстве, диверсиях и контрабанде (Коровин В.В. История отечественных органов безопасности. Учебное пособие. – М.: Издательская группа НОРМА-ИНФРА*М, 1998. – С.37. ).
Первым делом, рассмотренным в соответствии с новым законом, стало «дело ленинградского террористического Зиновьевского центра». Летом 1935 года прошел судебный процесс по «Кремлевскому делу», по которому обвинялись сотрудники аппарата ЦИК СССР. Через год началась подготовка к новому судебному процессу, главными фигурами на котором стали Зиновьев и Каменев (Исаев И.А. История государства и права России: Полный курс лекций. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Юрист, 1994. – С.383. ).
17 июня 1935 года СНК СССР и ЦК ВКП (б) приняли постановление «О порядке производства арестов». По всем без исключения делам органы НКВД могли производить аресты лишь с согласия соответствующего прокурора. В случае необходимости произвести арест на месте преступления сотрудники НКВД обязаны были о проведенном аресте немедленно сообщить прокурору для получения подтверждения.
Отменялось решение от 8 мая 1933 года, когда в соответствии с принятой Инструкцией ЦК ВКП (б) и СНК СССР органы госбезопасности обязаны были извещать прокуратуру об аресте в течение 48 часов. Органы прокуратуры добились ликвидации всех изъятий из Уголовно-процессуального кодекса по порядку производства арестов.
Постановление от 17 июня 1935 года вводило целую систему дискриминационных мер в отношении подавляющей части советских граждан. Фактически был выделен слой людей, главным образом, номенклатурных работников, для ареста которых недостаточно было только санкции прокурора. Арест членов ЦИК СССР и ЦИК союзных республик был возможен только с санкции председателей высших законодательных органов. Руководящие работники различных наркоматов, специалисты высокой квалификации, военнослужащие высшего, старшего и среднего начальствующего состава могли быть арестованы по согласованию с соответствующими народными комиссарами. Рядовые члены и кандидаты ВКП (б) арестовывались только с разрешения соответствующего секретаря партийной организации, начиная с районного уровня. Таким образом, органам НКВД требовалось в некоторых случаях получить санкции не только прокурора, но и руководителя ведомства, секретаря партийного органа, которые фактически давали свое согласие на арест гражданина (Из истории органов госбезопасности НКВД СССР (1934-1938): Сборник документов. – М.: 1995. – С.148-149.).
27 мая 1935 года приказом НКВД СССР была объявлена подписанная Ягодой и Вышинским инструкция тройкам НКВД по рассмотрению дел об уголовных и деклассированных элементах и злостных нарушителях положения о паспортах. Эти тройки образовывались для предварительного рассмотрения указанной категории дел на уровне союзных, автономных республик, краев и областей в следующем составе: председатель тройки – начальник УНКВД или его заместитель, ее члены – начальник управления милиции и начальник соответствующего отдела, представляющего материал на рассмотрение. Инструкция предусматривала обязательное участие в заседании тройки прокурора и лица, привлекаемого к ответственности. Решение тройки приводилось в исполнение немедленно, а протокол направлялся на утверждение Особого совещания НКВД СССР.
Через три года этот приказ заменили новым за № 00319, вносившим незначительные коррективы в деятельность «троек». Права же их оставались неизменными.
В тройках рассматривались дела о следующих категориях лиц:
- имеющих судимости или приводы за уголовные преступления и не порвавшие связи с уголовно-преступной средой;
- не имеющие судимостей и приводов, но не занятые общественно полезным трудом, не имеющие определенного места жительства и связанные с уголовно-преступной средой;
- воры-рецидивисты, уличенные в конкретных преступлениях;
- хулиганы-рецидивисты, приговоренные ранее судом за хулиганство не менее двух раз к тюремному заключению или к принудительным работам на срок от года и более, в случае совершения ими хулиганства, вызывающего необходимость привлечения их снова в уголовном порядке;
- нищие-профессионалы;
- злостные нарушители паспортного режима.
И хотя в Инструкции говорилось об абсолютной недопустимости «массовых операций», сопоставление с другими нормативными актами дает основание считать это требование декларативным.
2 июля 1937 года Политбюро ЦК ВКП (б) приняло Постановление, предусматривающее, что наиболее враждебно настроенные бывшие кулаки и уголовники должны быть немедленно арестованы и расстреляны, а менее враждебные – высланы. Во исполнение данного постановления был разработан приказ № 00447, в соответствии с которым круг подлежавших репрессиям наркоматом был расширен: дополнительно в них включались члены антисоветских партий, антисоветские элементы и др.
Все репрессируемые разбивались на две категории. Отнесенные к первой подлежали расстрелу, ко второй – заключению в лагерь. Число потенциальных жертв определялось заранее по каждой республике, краю, области. Всего же по разверстке предусматривалось репрессировать около 300 тысяч человек, из них примерно 75 тысяч было намечено расстрелять.
Приказом НКВД СССР от 30 июля 1937 года были созданы республиканские, краевые и областные «тройки» для рассмотрения дел на бывших кулаков, членов антисоветских партий, белогвардейцев, жандармов и чиновников царской России, бандитов, реэмигрантов, участников антисоветских организаций, церковников и сектантов, уголовников-рецидивистов (Коровин В.В. История отечественных органов безопасности. Учебное пособие. – М.: Издательская группа НОРМА-ИНФРА*М, 1998. – С.38.).
Примечательно, что этот же документ утвердил и персональный состав «троек».
Таким образом, НКВД СССР практически взял на себя функции высших органов государственной власти.
Проводниками массовых репрессий явились органы НКВД в центре и на местах, в республиках, краях и областях.
На полную мощь работали органы внесудебной расправы – Особое совещание, так называемые «тройки» НКВД-УНКВД, «двойки».
«Двойки», «тройки» и другие разновидности внесудебных структур являлись наиболее действенным инструментом при проведении массовых политических репрессий. В 1937-1938 годах в среднем приходилось 25 процентов дел на лиц, осужденных судебными органами, и 75 процентов – на внесудебные органы.
Военная коллегия чаще всего выносила так называемым врагам народа, шпионам, террористам и диверсантам высшую меру наказания – расстрел.
Предусмотренные Конституцией СССР 1936 года обычные судебные органы – народные и областные суды, верховные суды союзных республик и автономных республик контрреволюционные преступления не рассматривали.
Для обозначения массовых репрессий в 1937-38 годы американским историком Р.Конквистом был введен своеобразный термин «Большой террор», тогда как в отечественно истории этот период носил название «ежовщина» - по фамилии наркома внутренних дел СССР Н.И.Ежова.
Главным инструментом «Большого террора» стала Особая Тройка Управления НКВД по Ленинградской области (создана Приказом НКВД СССР от 31 июля 1937 года). Ею осуждено 32714 человек.
По оперативному приказу НКВД СССР от 25 июля 1937 года о начале операции против «агентуры германской разведки» осуждены около 3000 советских граждан немецкого происхождения.
По оперативному приказу НКВД СССР от 11 августа 1937 «о фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной, пораженческой и террористической деятельности польской разведки в СССР» в Ленинграде и области в августе 1937 – ноябре 1938 осуждены 29,5 тыс. человек различных национальностей (поляки, немцы, латыши, эстонцы, финны), из них 21,5 тыс. человек расстреляны.
Уже вскоре после выхода приказа о проведении «операции» обкомы и крайкомы, исчерпав отпущенные им лимиты на расстрелы, запросили их увеличения. Так секретарь дагестанского обкома Самурский 26 сентября 1937 года шифротелеграммой просил увеличения лимита по первой категории с 600 до 1200 и по второй с 2478 до 3300. Своим решением от 26 сентября 1937 года Политбюро увеличение лимита до запрашиваемых величин утвердило.
С подобной просьбой – разрешить дополнительно расстрелять 700 человек – обратились в ЦК и НКВД 22 сентября 1937 года из Еревана выехавшие туда Микоян А.И. – член Политбюро ЦК, Маленков Г.М. – зав.отделом руководителя партийных органов ЦК и Литвин М.И. – начальник 4 отдела ГУГБ НКВД. Решением Политбюро от 24 сентября 1937 года их просьба была удовлетворена.
Как правило, подобные просьбы шли с мест за подписями 1-х секретарей или начальников УНКВД. Увеличение же лимитов производилось решениями Политбюро ЦК.
По оперативному приказу НКВД СССР от 15 августа 1937 года о репрессировании жен «врагов народа» и их детей старше 15 лет к февралю 1938 приговорены к заключению в лагеря свыше 2 тысяч женщин. Точные сведения о числе лиц, осужденных в этот период по приговорам др. карательных органов, отсутствуют.
Решением Политбюро от 31 января 1938 года «операция» была продолжена до 15 апреля 1938 года, более того, НКВД предлагалось «провести до 15 апреля аналогичную операцию и погромить кадры болгар и македонцев, как иностранных подданных, так и граждан СССР». Этим же числом датируется и решение Политбюро о дополнительном лимите 22 республикам, краям и областям. Просьбы об увеличении лимитов продолжились и в 1938 году. Так, 2 февраля 1938 года 1-й секретарь Горьковского обкома Ю.Каганович запросил дополнительный лимит по первой категории 3.000. Р0ешением Политбюро от 17 февраля 1938 года дополнительно разрешалось Украине провести аресты и рассмотреть дела на тройках в пределах 30 тысяч человек.
Но и 15 апреля 1938 года «операция» не была закончена; местные руководители, исчерпав лимиты, просили их увеличения еще и еще, получали разрешения, и расстрелы продолжались. Например, 17 августа 1938 года с просьбой рассмотреть на тройке дела по первой категории обратился 1-й секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П.К.Пономаренко, 25 августа 1938 года – 5 тысяч по первой категории просили 1-й секретарь Иркутского обкома Филиппов и начальник УНКВД Малышев.
Формально кампания «Большой террор» прекращена после решения Политбюро ЦК ВКП (б) от 15 ноября 1938 года о приостановлении с 16 ноября 1938 года рассмотрения «всех дел на тройках» и постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 года «о ликвидации особых троек и запрещении массовых репрессий». Фактически из 13,6 тыс. человек, находившихся под следствием в ленинградских тюрьмах на 17 ноября 1938 года, были освобождены только 3691 чел.
Примечательно, что всю вину за массовые репрессии, беззаконие и произвол Сталин и Молотов переложили на органы НКВД и Прокуратуры.
Это нашло четкое отражение в принятом СНК СССР и ЦК ВКП (б) совместном постановлении от 17 ноября 1938 года «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» (Коровин В.В. История отечественных органов безопасности. Учебное пособие. – М.: Издательская группа НОРМА-ИНФРА*М, 1998. – С.39.). В нем, в частности, говорилось, что «работники НКВД совершенно забросили агентурно-осведомительную работу, предпочитая действовать более упрощенным способом, путем практики массовых арестов, не заботясь при этом о полноте и высоком качестве расследования. Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительной работы и так вошли во вкус упрощенного порядка производства дел, что до самого последнего времени возбуждают вопрос о предоставлении им так называемых «лимитов» для производства массовых арестов…
Органы Прокуратуры со своей стороны не принимают необходимых мер к устранению этих недостатков, сводя, как правило, свое участие в расследовании к простой регистрации и штампованию следственных материалов.
Органы Прокуратуры не только не устраняют нарушений революционной законности, но фактически узаконивают эти нарушения.
Все эти отмеченные в работе органов НКВД и Прокуратуры совершенно нетерпимые недостатки были возможны только потому, что пробравшиеся в органы НКВД и Прокуратуры враги народа всячески пытались оторвать органы НКВД и Прокуратуры от партийных органов, уйти от партийного контроля и руководства, а тем самым облегчить себе и своим сообщникам возможность продолжения своей антисоветской подрывной деятельности…» (УРАФ ФСБ, фонд приказов, 1938 год. ).
Подписывая это постановление, Сталин и Молотов не могли не знать, что упрощенный порядок расследования и судебного разбирательства был установлен Президиумом ЦИК СССР по их указанию так же, как и рассмотрение дел по так называемым контрреволюционным преступлениям органами внесудебной расправы.

2.3. Последствия репрессий для народа

Сталинский террор знаменовал становление тоталитарного строя в СССР с полным контролем государства над экономикой, огосударствлением политической системы, включая общественные организации, и всепроникающим идеологическим контролем. При этом историография до 1980-х годов достаточно необъективна и строится, в основном, на архивных данных.
Длительное время государством утаивалась информация о реальных масштабах репрессий. Декларативно осуждая террор 30-х – 50-х годов, партия, вплоть до августа 1991 года, официально не отмежевалась от террора 20-х и карательной политики 60-х – 80-х гг., в которых она также принимала непосредственное участие.
В этой связи стоит отметить, что Указ 13 августа 1990 года «О реабилитации жертв политических репрессий 20-50-х г.г.» подписан не Генеральным секретарем ЦК КПСС, а Президентом СССР, а, во-вторых, ограничен хронологическими рамками с середины 20-х до начала 50-х гг.
Кроме того, осуждая «культ личности» Сталина и террор 30-х годов, КПСС всячески замалчивала роль своего аппарата в целом и роль конкретных руководителей разных уровней в осуществлении массовых репрессий, возлагая ответственность за них на Сталина и его ближайшее окружение и на органы НКВД, якобы «вышедшие из-под контроля» (показательно в этой связи, что партийные работники, участвовавшие в терроре и впоследствии сами пострадавшие от него, были, в отличие от многих репрессированных работников НКВД, полностью реабилитированы).
Эта тенденция прослеживалась до самого последнего времени в действиях Комиссии Политбюро по реабилитации, которая, располагая всей полнотой информации о роли партии в массовом терроре, скрывала от народа факты, эту роль подтверждающие, в том числе и цитированные выше документы.
КПСС утаивала не только масштабы репрессий, но и, по крайней мере до 1989 года, правду о судьбах отдельных граждан.
До сентября 1955 года на запросы граждан о судьбе расстрелянных по решениям внесудебных органов родственников давались стандартные ответы: «осуждены к 10 годам лишения свободы без права переписки, но местонахождение их неизвестно».
18 августа 1955 года Президиум ЦК КПСС принял решение о том, чтобы КГБ по согласованию с Прокуратурой установил иную (но не более правдивую) форму ответа по этому вопросу. 24 августа 1955 года КГБ было издано указание, согласно которому родственникам расстрелянных следовало сообщать, «что осужденные были приговорены к 10 годам ИТЛ и умерли в местах заключения». Дата смерти при этом определялась органами КГБ произвольно в пределах 10 лет с момента ареста, вымышленной была и причина смерти. Это привело к тому, что в отношении большинства реабилитированных посмертно граждан в 1955-1961 гг. родственникам были объявлены не соответствующие действительности сведения о смерти. И только в 1963 году этот порядок был изменен – родственникам расстрелянных стали сообщать правдивые данные. При этом было решено при ответах за границу сохранить старый принцип (то есть продолжать давать ложные сведения), а, кроме того, имелось в виду, «что данный порядок не будет распространяться на лиц, в отношении которых ответы давались в соответствии с ранее установленными и действующими в настоящее время порядками рассмотрения заявлений». Таким образом все те, кто получил сведения до 1963 года, были обречены на то, чтобы никогда не узнать истинных дат и обстоятельств гибели своих близких. Все это было решено специальным Постановлением Президиума ЦК КПСС 15 февраля 1963 года.
Сокрытие правды о репрессиях всегда было сопряжено с идеями «политической целесообразности», независимо от того, шла ли речь о массовых расстрелах или о тюремно-лагерных судьбах отдельных лиц.
В этом смысле показательна история датского коммуниста Мунк-Петерсона, работника Коминтерна. Будучи арестованным 27 июля 1937 года, он умер, если верить справке КГБ, 12 ноября 1940 года в тюрьме от туберкулеза. В 1957 в СССР поступил очередной запрос о его судьбе из Дании. А.Громыко и И.Серов, осведомленные о существе дела, тем не менее внесли 1 июля 1957 года в ЦК КПСС совместное предложение ограничиться сообщением, что Мунк-Петерсон «не находится в Советском Союзе», мотивировав это тем, что и ранее СССР давал такие ответы о его судьбе.
Также многочисленны лживые ответы о судьбе Р.Валленберга, по поводу которых с 1952 по 1986 годы Президиум (Политбюро) ЦК принимал решения 16 раз.
Один из наиболее ярких примеров лжи о терроре – позиция, занятая партийным руководством в вопросе о Катынском расстреле. Ложь, впервые прозвучавшая в годы войны, продолжала упорно отстаиваться и в 70-е и в 80-е годы.

Так, 2 марта 1973 года Политбюро ЦК (П 80/12) утвердило проект указаний совпослу в Лондоне в связи с «антисоветской кампанией вокруг сооружения в Лондоне так называемого «памятника жертвам Катыни». Неудовольствие Политбюро вызвал тот факт, что ответственность за расстрел поляков возлагалась на СССР. И не раз еще Политбюро возвращалось к обсуждению этого вопроса. Например, 5 апреля 1976 года обсуждались «меры противодействия западной пропаганде по так называемому «Катынскому делу». На этот раз отмечалась необходимость тесной координации шагов СССР и ПНР по «противодействию и нейтрализации антисоциалистических и антисоветских акций и кампаний на Западе в связи с «Катынским делом».
Непременным условием утаивания исторической правды была санкционированная партией закрытость архивов. Ни о какой непредвзятой проверке обществом сведений о репрессиях не могло быть и речи, ибо архивы органов госбезопасности, где эта информация была сосредоточена, никогда не сдавались на государственное хранение. Еще в 1926 году органам ОГПУ было дано право постоянного хранения архивно-следственных дел. Постоянное нахождение на хранении в КГБ остальных архивных документов, произведенных ведомством, было узаконено решением Политбюро ЦК КПСС от 8 августа 1979 года и постановлением СМ за № 769-236 от 10 августа 1979 года. Архивы самой партии, где также были сосредоточены важнейшие документы о репрессиях, вообще не входили в Государственный архивный фонд.
Процесс реабилитации также проходил под руководством партии и под ее полным контролем. На этот счет ЦК КПСС было издано множество постановлений.
ЦК определял не только общий ход реабилитации (какие категории граждан ей подлежат, а какие нет, как и в какой срок должна быть проведена реабилитация, какие поручения надлежит выполнить Прокуратуре и правоохранительным органам и т.д.), но и выносил свои решения по некоторым конкретным делам, предопределяя тем самым решение реабилитирующего органа.
К примеру, согласие ЦК испрашивалось при реабилитации в 1957 году бывшего 1-го секретаря ЦК КП (б) Белоруссии В.Ф.Шаранговича, осужденного на процессе «Антисоветского Право-троцкистского блока» вместе с Бухариным, Рыковым и др. При этом, хотя несостоятельность их обвинения была столь же очевидна, Бухарин и Рыков реабилитированы тогда не были.
Разумеется, что в данном случае, как и во многих других, связанных с реабилитацией, ЦК КПСС руководствовался, прежде всего, политическими, а не юридическими соображениями.
После 90-х годов ХХ века основная масса источников о периоде репрессий была посвящена отдельным его жертвам: писателям, ученым, деятелям искусства, малая часть – геноциду и депортированным народам – чеченцам, ингушам, калмыкам, крымским татарам и другим (Артизов А.Н. Судьбы историков школы М.Н.Покровского (середина 1930-х годов)//Вопросы истории. 1994. № 7. С.34-48; Литвин А.Л. Без права на мысль. – Казань, 1994; Пшеничный А.П. Репрессии архивистов в 1930-х годах//Советские архивы. 1988. № 6. С.44-48; Тополянский В. Он слишком много знал: О судьбе профессора-врача Д.Д.Плетнева//Литературная газета. 1988. 15 июня; Заболоцкий Н.А. История моего заключения//Минувшее. Т.2. – М.: 1990 и многие другие. ).
С темой репрессий тесно была связана многоплановая проблема взаимоотношений интеллигенции и власти. В тоталитарном обществе реакция власти на инакомыслящую интеллигенцию вполне однозначна: ликвидация инакомыслия. Поэт В.Шенталинский, изучая в архиве бывшего КГБ следственные дела репрессированных писателей, обнаружил 200 томов списков расстрелянных людей и назвал их «самым страшным документом истории человечества» (Сегодня. 1993. 23 октября.).
До сих пор ведутся споры о числе жертв террора. Зачастую разночтения – следствие смешения предмета исследования: общие потери населения страны в 1918-1953 годах, потери от внесудебных карательных органов, численность узников ГУЛАГа и т.д.
Общие потери населения в 1930-е годы обозначают в пределах 9,8-13 млн. человек (Араловец Н.А. Потери населения советского общества в 1930-е годы: проблемы, источники, методы изучения в отечественной историографии/ Отечественная история. 1995. № 1. – С.135-146.). Для указания числа репрессированных обычно используют данные докладной записки Хрущеву (1954), из которой следует, что с 1921 до начала 1954 г. было осуждено 3 777 380 человек, из них 642 980 приговорены к расстрелу. Другой документ, к которому часто прибегают, - итоговая справка «О нарушениях законности в период культа» (270 с. машинописного текста; подписана Н. Шверником, А. Шелепиным, З. Сердюком, Р. Руденко, Н. Мироновым, В. Семичастным; составлена для Президиума ЦК в 1963 г.).
Справка содержит следующие данные: в 1935-1936 годах были арестованы 190 246 человек, из них расстреляны 2347; в 1937-1938 годах арестованы 1 372 392 человека, из них расстреляны 681 692 (по решению внесудебных органов – 631 897). В справке говорится, что инициатором арестов, расстрелов и депортаций был Сталин (Источник. 1995. № 1. – С.117-128.).
Еще один документ составлен КГБ СССР 16 июня 1988 г. Указанное в нем число арестованных в 1930-1935 годах – 3 778 234, из них расстреляны 786 098 человек.
Трудно отдать предпочтение какому-либо из этих источников. Подсчеты потерь на местах только начались (Литвин М. У источника. – М.: Сигналъ, 1997. – С.564-575.).
Всплески особой жестокости зафиксированы в августе-сентябре 1937 г. Основная масса осужденных (не менее 60 % - крестьяне) обвинялись в сочувствии к Троцкому, Султан-Галиеву и Тухачевскому, в недовольстве властью.
В 1938 году чаще обвиняли в шпионаже. Только в январе того года за «шпионаж» были расстреляны 138 человек, в том числе 94 поляка, 14 румын, 4 эстонца, 6 немцев, 1 кореец. «Шпионов» арестовывали главным образом исходя из национальности и места рождения. Например, в Татарии в 1938 г. были расстреляны 627 человек.
Более точно подсчитать число жертв можно лишь по сохранившимся в местных архивах материалам заседаний судебных и внесудебных органов. Эта работа только начинается.
ГУЛАГу и спецпоселенцам посвящен ряд работ В.Н.Земскова (Земсков В.Н. Спецпоселенцы (по документации НКВД-МВД СССР)//Социологические исследования. 1990. № 11; Он же. К вопросу о репатриации советских граждан. 1944-1951 годы//История СССР. 1990. № 4; Он же. Массовое освобождение спецпоселенцев и ссыльных (1954-1960 гг.)//Социологические исследования. 1991. № 1; Он же. ГУЛАГ: Историко-социологический аспект//Социологические исследования. 1991. № 6; Он же. Судьба «кулацкой ссылки» (1930-1954)//Отечественная история. 1994. № 1.). Они преимущественно основаны на анализе официальных документов, исходящих из МВД, справок, представлявшихся руководителями карательных органов, и т.п. Потому приводимые им данные взял под сомнение В.П. Попов, отметивший, что в отчетах МВД, используемых Земсковым, определялась вместимость лагерей и тюрем, а не реальное количество содержавшихся в них заключенных.
По данным Земскова, число арестованных «за контрреволюцию» - 3,8 млн. человек, по данным Попова, - 4,1 млн. (Попов В.П. Государственный террор в советской России. 1923-1953 гг.: Источники и их интерпретации//Отечественные архивы. 1992. № 2. – С.20, 25-27.).
Три указа – от 7 августа 1932 г., об охране колхозной и совхозной собственности, запрещавший крестьянам пользоваться плодами своего труда; от 26 июня 1940 г., предусматривавший наказание за опоздания и ограничивавший переход на другую работу; от 4 июня 1947 г., об ответственности за хищение государственного имущества, - дали максимальное число осужденных.
Подсчеты А.Н.Дугина о составе лагерей, произведенные им на основе данных архивов ГУЛАГа, вызывают возражения. Дугин пишет, что через ИТЛ прошли 11,8 млн. человек, из них за «политические» преступления – 2-2,3 млн. Смертность в ИТЛ в 1937-1938 гг. составляла 5,5-5,7 %, в 1939 г. – 3,2 %. О.В.Хлевнюк упрекнул Дугина за то, что он, согласно градациям гулаговских документов (хранящихся в ГАРФ), причислил к политическим только тех, кто указан в графе «за контрреволюционные преступления», игнорируя «социально вредных» и «социально опасных» (103 513 человек в 1937 г., 160 415 – в 1938 г., 285 831 – в 1939 г.). Хлевнюк отмечает и то, что в данных о смертности в лагерях Дугин не учел погибших на этапах и в психушках (Дугин А.Н. Сталинизм: легенды и факты//Слово. 1990. № 7. – С.23, 25-26; Хлевнюк О.В. 1937: Сталин, НКВД и советское общество. – М.: 1992. С.155-156; Кондратьев Ф. Советская психиатрия: секреты перевернутой страницы истории//Российская юстиция. 1994. № 1. – С.24-30.).
Очевидно, что изучение проблемы последствий репрессий только начинается и в дальнейшем зависит от источников и профессионализма исследователей.
Требуют анализа сама система ГУЛАГа, деятельность его обслуги, работа НКВД, прокуратуры и причастных к репрессиям внесудебных органов. Необходимо реконструировать быт лагерей, процесс лагерного «воспитания новых людей».
Важно также понять, каковы истоки российского тоталитаризма, почему люди почти не оказывали сопротивления большевистскому «новому порядку».

Глава III. РЕПРЕССИИ ВНУТРИ РУКОВОДСТВА НКВД СССР

Антинародная политика правящего режима требовала соответствующих исполнителей, многие из которых вскоре разделили участь своих жертв.
Сталин боялся оставлять в живых свидетелей и исполнителей своих злодеяний, факт чего историки признают почти единогласно.
Сталину удалось полностью сменить и уничтожить руководство НКВД – главного своего инструмента в механизме предстоящих репрессий, - без сколько-нибудь заметного сопротивления. Если и существовала в 1936 году реальная опасность сталинской диктатуре внутри страны, то она могла исходить только со стороны руководителей НКВД. Остротой интеллекта и широтой кругозора они заметно превосходили своих преемников ежовского и бериевского поколений (Столяров К. Палачи и жертвы. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1997; Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. (Воспоминания). Книга I. – М.: ИИК «Московские Новости», 1999; Хенкин К. Охотник вверх ногами. – М.: 1991; Кожинов В.В. Россия век XX (1901-1939). – М.: Эксмо-Пресс, 1999. ).
На НКВД обрушились волны репрессий. Жертвами палачей становились многие: и честные сотрудники, не принявшие правил кровавой игры, и сами палачи, начиная с «верхушки» (были расстреляны и «шефы» НКВД – Ягода Г.Г. и Ежов Н.И.). Большинство сотрудников НКВД (сотни тысяч), включая весь командный состав, были казнены в 30-х годах ХХ века.
В историографии вопроса репрессии против партийно-государственной номенклатуры высшего уровня обращали на себя внимание дважды.
Первоначальное изучение проблемы началось после известного доклада Н.С.Хрущева на ХХ съезде «О культе личности Сталина и его последствиях», состоявшегося в 1956 году, в котором говорилось о партийных чистках 1930-x годах, судьбах делегатов XVII съезда партии, о расширении масштабов репрессий после убийства С.М.Кирова, о фальсификации секретных дел, о санкционировании Сталиным 383 pacстрельных списков партийно-советских, военных и хозяйственных работников, о полученном НКВД от Сталина разрешении применять пытки (Доклад Первого секретаря ЦК КПСС тов. Хрущева Н.С. XX съезду КПСС 25 февраля 1956 года//Реабилитация: Политические процессы 30-50-х годов. – М.: 1991).
Новые исследования по теме появились сравнительно недавно, когда стали доступными новые источники. Таковыми стали работы О.Хлевнюка (Хлевнюк О.В. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы. – М.: 1996.) и И.Павловой (Павлова И.В. Механизм власти и строительство сталинского социализма. – Новосибирск, 2001.).

3.1. «Первая кровь» внутренних репрессий

Убийство С.М.Кирова было использовано Сталиным для расправы со своими политическими противниками, прежде всего, Зиновьевым, и Каменевым, а позднее и с Бухариным, Рыковым, Томским, Рудзутаком, Постышевым и другими представителями старой ленинской гвардии.
Вокруг этого факта возник ряд версий по поводу его вдохновителей, соучастников преступления. Однако многие документы, проливавшие свет на обстоятельства покушения, были уничтожены, а работники, принимавшие участие в расследовании, репрессированы.
Очевидно одно: покушение было использовано руководством страны для организации крупномасштабной политической акции.
Расследование дела возглавил сам Сталин, сразу же указавший на виновников – зиновьевцев.
Террорист-одиночка был представлен пропагандой в качестве члена контрреволюционной подпольной антисоветской и антипартийной группы во главе с «Ленинградским центром». Никаких документальных доказательств существования такого «центра» те было, да в них и не нуждались.
Арестованная группа местных партийных, государственных, военных деятелей была спешно расстреляна.
В деле об убийстве Кирова до сих пор больше вопросов, чем ответов. Но вне зависимости от причин организации процессов механизм их подготовки свидетельствует о неправовом, антидемократическом характере политической системы советского общества 30-х годов.
В нарушение всех юридических норм обвинение строилось на основании лишь одного вида улик – признания подследственных. А главным средством получения «признаний» были пытки и истязания.
Как сообщили в своих объяснениях в 1961 г. бывшие сотрудники НКВД СССР Л.П.Газов, Я.А.Иорш и А.И.Воробин, имевшие прямое отношение к следствию по делу о «параллельном центре», руководство НКВД требовало от оперативного состава вскрытия любыми средствами вражеской работы троцкистов и других арестованных бывших оппозиционеров и обязывало относиться к ним как к врагам народа.
Арестованных уговаривали дать нужные следствию показания, провоцировали, при этом использовались угрозы. Широко применялись ночные и изнурительные по продолжительности допросы с применением так называемой «конвейерной системы» и многочасовых «стоек».
По свидетельству Р.А.Медведева, член ВКП(б) Н.К.Илюхов в 1938 г. оказался в Бутырской тюрьме в одной камере с Бессоновым, осужденным на процессе «право-троцкистского блока». Бессонов рассказал Илюхову, которого хорошо знал по совместной работе, что перед процессом его подвергли многодневным и тяжелым пыткам. Почти 17 суток его заставляли стоять перед следователями, не давая спать и садиться, - это был пресловутый «конвейер». Потом стали методически избивать, отбили почки и превратили прежде здорового человека в изможденного инвалида.
Арестованных предупреждали, что пытать будут и после суда, если они откажутся от выбитых из них показаний. Применялись и многочисленные приемы психологического воздействия: от угроз в случае отказа от сотрудничества со следствием расправиться с родственниками до апелляции к революционному сознанию подследственных.
Вся система допросов была рассчитана на морально-психологическое и физическое изматывание обвиняемых. Об этом свидетельствовал в 1938 г. и бывший заместитель наркома внутренних дел СССР М.П.Фриновский. Он, в частности, показал, что лица, проводившие следствие по делу так называемого «параллельного антисоветского троцкистского центра», начинали допросы, как правило, с применения физических мер воздействия, которые продолжались до тех пор, пока подследственные не давали согласия на дачу навязываемых им показаний. До признания арестованными своей вины протоколы допросов и очных ставок часто не составлялись. Практиковались оформления одним протоколом многих допросов, а также составление протоколов в отсутствие допрашиваемых. Заранее составленные следователями протоколы допросов обвиняемых «обрабатывались» работниками НКВД, после чего перепечатывались и давались арестованным на подпись. Объяснения обвиняемых не проверялись, серьезные противоречия в показаниях обвиняемых и свидетелей не устранялись. Допускались и другие нарушения процессуальных норм.
Несмотря на пытки, следователям далеко не сразу удавалось сломить волю подследственных. Так, большинство проходивших по делу так называемого «параллельного антисоветского троцкистского центра» длительное время отрицали свою виновность. Показания с признанием вины Н.И.Муралов дал лишь через 7 месяцев 17 дней после ареста, Л.П.Серебряков – через 3 месяца 16 дней, К.Б.Радек – через 2 месяца 18 дней, И.Д.Турок – через 58 дней, Б.О.Норкин и Я.А.Лившиц – через 51 день, Я.Н.Дробнис – через 40 дней, Ю.Л.Пятаков и А.Л.Шестов – через 33 дня.
В конечной «победе» следствия над самыми стойкими обвиняемыми, думается, сыграло важную роль то обстоятельство, что «старые большевики» не мыслили своей жизни вне партии, вне служения своему делу. И поставленные перед дилеммой: либо до конца отстаивать свою правоту, признавая и доказывая тем самым преступность государства, построению которого они отдали всех себя без остатка, либо признать свою «преступность», дабы государство, идея, дело остались безупречно чистыми в глазах народа, мира, - они предпочитали «взять грех на душу». Характерное свидетельство Н.И.Муралова на суде: «И я сказал себе тогда, после чуть ли не восьми месяцев, что да подчинится мой личный интерес интересам того государства, за которое я боролся в течение двадцати трех лет, за которое я сражался активно в трех революциях, когда десятки раз моя жизнь висела на волоске... Предположим, меня даже запрут или расстреляют, то мое имя будет служить собирателем и для тех, кто еще есть в контрреволюции, и для тех, кто будет из молодежи воспитываться... Опасность оставаться на этих позициях, опасность для государства, для партии, для революции, потому что я – не простой рядовой член партии...».
Очевидно, что после убийства С.М.Кирова борьба против инакомыслия в партии свелась к физическому уничтожению бывших оппозиционеров. Всем действиям и заявлениям политических оппонентов отныне приписывался характер организованного антисоветского выступления.
Версия о переходе оппозиции к террору была наиболее полно изложена секретарем ЦК ВКП (б) и председателем Комиссии партийного контроля Н.И.Ежовым в брошюре «От фракционности к открытой контрреволюции». Ее черновик был подготовлен к маю 1935 года и направлен Сталину.
16 января 1935 в Ленинграде Военной коллегией Верховного суда СССР к лишению свободы на сроки от пяти до десяти лет были осуждены Г.Е.Зиновьев; Л.Б.Каменев; начальник Главного управления молочной промышленности Наркомата пищевой промышленности СССР Г.Е.Евдокимов; управляющий трестом Главэнергосети И.П.Бакаев; начальник управления трикотажной промышленности Наркомата местной промышленности РСФСР Я.В.Шаров; начальник сектора Госплана РСФСР И.С.Горшенин и др., всего 19 человек.
Суд признал их виновными в том, что, являясь в прошлом активными участниками зиновьевской оппозиции, они проводили подпольную антисоветскую деятельность, некоторые из них входили в контрреволюционный «Московский центр», который был связан с «Ленинградским центром», организовавшим убийство Кирова. На всех подсудимых судом была возложена политическая и моральная ответственность за совершенный террористический акт.

9 апреля 1936 года заместитель наркома внутренних дел Г.Е.Прокофьев подписал директиву местным органам НКВД, предписывавшую «немедленно приступить к ликвидации всех дел по троцкистам и зиновьевцам, не ограничиваясь изъятием актива, направив следствие на вскрытие подпольных контрреволюционных формирований, всех организационных связей троцкистов и зиновьевцев и вскрытие террористических групп». В результате ряд руководящих работников был снят.
К апрелю 1936 года было арестовано 506 человек. В том же месяце наркомвнудел Г.Г.Ягода направил всем начальникам УНКВД оперативную директиву, в которой говорилось: «Основной задачей наших органов сегодня является немедленное выявление и полнейший разгром до конца всех троцкистских сил, их организационных центров и связей, выявление, разоблачение и репрессирование всех троцкистов-двурушников» (Известия ЦК КПСС. 1989. № 8. С.99; № 9. С.35-36.).
Первый показательный судебный процесс состоялся в августе 1935 года. Второй «Московский процесс» начался в январе 1936 года, на нем рассматривалось дело антисоветского Троцкистско-Зиновьевского центра. Затем пошла волна репрессий против партийно-государственных руководителей союзных республик и руководителей Коминтерна (руководящего центра международного коммунистического движения). Еще ранее (в начале 30-х годов) прошли чистки и судебные процессы над ведущими специалистами Госплана, угольной промышленности, технической интеллигенции, специалистами-аграрниками.
Третий показательный процесс проходил в марте 1938 года. Его целями, как и двух предыдущих, были: окончательная ликвидация политической оппозиции, создание ощущения высокого драматизма переживаемого политического момента, перенесение вины за экономические трудности и ошибки на оппозицию и «старую ленинскую гвардию».
Еще в июле 1934 года был принят закон, устанавливающий ответственность за измену Родине (шпионаж, выдачу тайны, бегство за границу), в том числе и для членов семьи обвиняемого. Эта норма широко использовалась в показательных процессах 30-х годов (Исаев И.А. История государства и права России: Полный курс лекций. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Юрист, 1994. – С.383.).
Развернулись массовые репрессии в стране, захлестнувшие все слои общества, все государственные и общественные организации, Красную Армию и Военно-морской Флот, правоохранительные органы, в том числе и органы госбезопасности.
27 мая 1935 года приказом НКВД СССР и НКВД-УНКВД республик, краев и областей, подчиненных непосредственно НКВД СССР, были организованы «тройки» НКВД, на которые распространялись права Особого совещания. Они принимали решения о высылке, ссылке или заключении в лагеря на срок до пяти лет (Коровин В.В. История отечественных органов безопасности. Учебное пособие. – М.: Издательская группа НОРМА-ИНФРА*М, 1998. – С.38.).
По предложению Молотова Политбюро ЦК ВКП (б) приняло решение судить лиц, обвиняемых в контрреволюционных преступления, по четырем спискам. В первый список входили партийные и советские работники, во второй – военнослужащие Красной Армии и Военно-Морского Флота, в третий – работники НКВД и в четвертый – родственники репрессированных «врагов народа». Все эти лица по предложению Кагановича осуждались органами внесудебной расправы.

3.2. «Ежовщина». Политика репрессий

Советская репрессивная политика 30-х годов была феноменальной. Так, Ежов, сменивший на посту Ягоду, стал палачом последнего.
3 апреля 1937 года постановлением ЦИК СССР Ягода Г.Г. был арестован. А 13 марта 1938 года Военная коллегия Верховного Суда СССР приговаривает его к расстрелу.
В прошении о помиловании в адрес Президиума Верховного Совета (ПВС) СССР от 13 марта 1938 года бывший Нарком написал: «Вина моя перед родиной велика. Не искупить ее в какой-либо мере. Тяжело умирать. Перед всем народом и партией стою на коленях и прошу помиловать меня, сохранив мне жизнь». Ходатайство было отклонено и 15 марта 1938 года Г.Г.Ягода был расстрелян.
В то же время, период 1934-36 годов для НКВД был относительно «спокойным». Для него характеры лишь единичные аресты.
Так, в 1934 году был арестован только один человек – начальник Ленинградского УНКВД Ф.Д.Медведь, которого обвинили в преступной халатности в связи с убийством Кирова.
В 1935 году вообще не было арестов среди руководящих чекистов.
В 1936 году жертвами стали совершивший злоупотребления по службе начальник Кара-Калпакского УНКВД Ф.Д.Ульдрик и обвиненный в шпионаже в пользу Польши заместитель начальника Саратовского УНКВД И.И.Сосновский. Последний арест можно считать предвестником грядущей серьезной чистки.
В феврале 1937 года был арестован нарком внутренних дел Белоруссии Г.А.Молчанов (ранее возглавлявший СПО ГУГБ), а с марта 1937 года, после специальной резолюции февральско-мартовского Пленума ЦК ВКП (б), чистка НКВД принимает регулярный и целенаправленный характер.
9 февраля 1937 года расстрелян бывший Нарком внутренних дел РСФСР А.Г.Белобородов, а 20 сентября того же года – В.Н.Толмачев, бывший Нарком внутренних дел России.
Уничтожение Ягоды Г.Г. и других лиц, организованное по зачастую ими же ранее применявшимся сценариям, осуществлялось руками Николая Ежова, превратившего год 1937-й в слово нарицательное, в символ трагедии целого народа.
В тридцать седьмом за считанные месяцы число арестованных по политическим мотивам возросло в десятки раз, тюрьмы были переполнены. Органам госбезопасности было разрешено применять пытки. Никто не мог чувствовать себя в безопасности, по Советскому Союзу растекся страх. И не только по Советскому Союзу. Ни одной из компартий Коминтерна, чьи представители были в Москве, не удалось избежать смертельных ударов, при этом особенно пострадали польская, германская, югославская, венгерская кампании.
По указанию Сталина Ежов начал развертывание массовых репрессий, которые в первую очередь затронули руководящий партийный, хозяйственный, административный и военный состав. Одновременно с той же силой продолжались репрессии в отношении «классово-чуждых».
За короткое время имя Ежова стало наводить ужас в СССР. Советская пропаганда начала шумную кампанию прославления Ежова, которого называли «железным наркомом», в это же время получила распространение фраза о «ежовых рукавицах», в которые НКВД зажмет противников советской власти.
Ежов лично принимал участие в допросах, в составлении списков расстреливаемых и т.д. Так, он присутствовал при расстреле Г.Е.Зиновьева, Л.Б.Каменева и других; пули, которыми они были убиты, он позже хранил в письменном столе в качестве сувенира.
Ежов возглавил самую масштабную чистку высшего комсостава РККА (погибли 3 маршала, 3 командарма 1-го ранга, 2 флагмана флота 1-го ранга, 1 армейский комиссар 1-го ранга, 10 командармов 2-го ранга, 2 флагмана флота 2-го ранга, 14 армейских комиссаров 2-го ранга и т.д.). Руководимый Ежовым аппарат НКВД подготовил крупнейшие фальсифицированные открытые политические процессы конца 1930-х гг.
После этого вновь наступило время заметать следы, уничтожать палачей и фальсификаторов.

3.3. Очередные кадровые изменения. Расстрел Ежова

В 1930 году Ежов был заведующим Распределительного отдела ЦК партии. Еще тогда ему давали не совсем лестную характеристику.
«Я не знаю более идеального работника, чем Ежов, - говорил Москвин (Москвин И.М. (1890-1937) - Государственный и партийный деятель. Член РСДРП с 1911 г. Активный участник Октябрьского переворота в Петрограде. Член ЦК ВКП(б) в 1927-1934 гг., одновременно – член Оргбюро ЦК ВКП (б). Затем – заведующий Орграспредом ЦК. Репрессирован как «соучастник масонско-шпионской организации»; расстрелян (ордер на арест подписал Ежов). Посмертно реабилитирован.). – Вернее, не работника, а исполнителя. Поручив ему что-нибудь, можно не проверять и быть уверенным – он все сделает. У Ежова есть только один, правда, существенный, недостаток: он не умеет останавливаться. И иногда приходится следить за ним, чтобы вовремя остановить» (Разгон Л. Плен в своем Отечестве. – М.: 1994. ).
Своим быстрым продвижением по службе Ежов обязан тому, что при всех перипетиях внутрипартийной борьбы 20-30-х годов делал ставку только на Сталина. Последний это заметил и оценил.
В 1934-1938 годах Ежов – член ЦК ВКП (б), председатель Контрольной партийной комиссии при ЦК ВКП (б), одновременно член Оргбюро ЦК и (с 1935 года) член Исполкома Коминтерна. В 1937-1938 годы – кандидат в члены Политбюро ЦК, член ВЦИК. С 1938 г. – нарком водного транспорта. В 1937-1939 годы – депутат Верховного Совета СССР.
В декабре 1937 года вся страна шумно отмечала двадцатую годовщину ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Газеты печатали крупные портреты Дзержинского и Ежова. В их честь слагались стихи, разучивались песни. Пионерские отряды соревновались за право носить их имена. В обстановке всеобщего ликования по случаю знаменательной даты 20 декабря в Большом театре состоялось торжественное собрание. Вместе с Ежовым в президиуме сидели Молотов, Ворошилов, Каганович и Хрущев. С основным докладом выступил А.Микоян. Не было таких превосходных степеней, которыми он не увенчал бы заслуги «чудесного, несгибаемого большевика», талантливого «сталинского ученика» и «любимца советского народа». Дружными аплодисментами встретил зал проникновенные слова оратора.
За заслуги перед Родиной и народом Ежов был награжден орденом Ленина (18 июля 1937 года) и значком «Почетный чекист». Летом 1937 года город Сулимов на Северном Кавказе стал Ежово-Черкесском – уникальный случай в истории.
А уже 9 декабря 1938 года Ежов был освобожден (якобы по его просьбе) от обязанностей наркома внутренних дел, но остался наркомом водного транспорта.
10 апреля 1939 года он был арестован по обвинению в руководстве заговорщической организацией в войсках и органах НКВД СССР, в проведении шпионажа в пользу иностранных разведок, в подготовке террористических актов против руководителей партии и государства и вооруженного восстания против Советской власти. Помимо указанных традиционных обвинений, Ежову добавили и более оригинальные: в фальсификации уголовных дел.
Он отверг на суде все обвинения, которые он признал на предварительном следствии. В то же время Ежов заявил, что «есть и такие преступления, за которые меня можно и расстрелять».
Что же это были за преступления? «Я почистил 14000 чекистов, - говорил Ежов. – Но, огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил… Я давал задание тому или иному начальнику отдела произвести допрос арестованного и в то же время сам думал: «Ты сегодня допрашивай его, а завтра я арестую тебя». Кругом меня были враги народа, мои враги. Везде я чистил чекистов. Не чистил их только в Москве, Ленинграде и на Северном Кавказе. Я считал их честными, а на деле получилось, что я под своим крылышком укрывал диверсантов, вредителей, шпионов и других мастей врагов народа».
4 февраля 1940 года Ежов был расстрелян. Подобно многим другим, Ежов умер со словами: «Да здравствует Сталин!».
Незадолго до ареста Ежова в подмосковном санатории умерла при загадочных обстоятельствах Гладун-Хаютина Евгения Соломоновна (1904-1939) – его вторая жена. Долгую и сложную жизнь прожила первая жена Ежова – Антонина Алексеевна Титова (1897-1988).
Уже с сентября-октября 1938 года Л. Берия (назначенный Сталиным заместителем Ежова) фактически управлял аппаратом НКВД, хотя формально Ежов был еще на своем посту (Брюхонов Б.Б., Шошков Е.Н. Оправданию не подлежит. Ежов и ежовщина. 1936-1938 гг. – СПб.: 1998; Некрасов В.Н. Ежов//Советская милиция. 1990. № 2; Волкогонов Д. Сталинский монстр//Берия: конец карьеры. – М.: 1991. – С.160.).
Вслед за наркомом Ежовым были репрессированы сто один высший чин НКВД – не только заместители Ежова, но и почти все начальники отделов центрального аппарата НКВД, наркомы внутренних дел союзных и автономных республик, начальники многих краевых, областных и городских управлений (Викторов Б. Без грифа «секретно». Записки военного прокурора. Вып. 3. – М.: 1990. – С.326.).
Примечательно, что о Ежове практически не упоминалось ни в справочниках, ни в исторических исследованиях, и лишь с 1987 стала выясняться его роль в репрессиях, но уже не как их инициатора, а как послушного исполнителя воли Сталина (Залесский К.А. Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь. – М.: Вече, 2000.).
В 1988 Коллегия по военным делам Верховного суда СССР отказалась реабилитировать Ежова.

3.4. Последствия внутренних «чисток»

1937 и 1938 годы вошли в историю нашего государства как годы небывалых по масштабам массовых репрессий, принесших огромный ущерб советскому обществу, обороноспособности и государственной безопасности страны.
Наряду с подрывом и ослаблением Красной Армии и Военно-Морского флота серьезный урон понесли и органы государственной безопасности, прежде всего, разведка и контрразведка. По существу, их деятельность, особенно разведки, была парализована, а ее лучшие представители, находившиеся за рубежом, отозваны и репрессированы.
Вина за разгром военной разведки и разведки органов государственной безопасности, прежде всего, лежит на Сталине. Выступая на совещании руководящего состава Разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии 21 мая 1937 года, он заявил, что немцы насадили свою сеть по всей стране, и виноват в этом Разведупр.
Такая негативная оценка, данная Сталиным советской военной разведке, не основывалась на каких-либо документальных материалах, компрометирующих разведчиков, работавших за рубежом, часто с риском для жизни добывавших важную разведывательную информацию о планах фашистской Германии в отношении СССР.
Напротив, уже с 1936 года и до начала Великой Отечественной войны военная разведка, органы госбезопасности регулярно сообщали в центр о военных приготовлениях Германии к нападению на Советский Союз, о переброске на восток крупных соединений вермахта. Докладные записки об этом своевременно направлялись НКВД и НКГБ Сталину, Молотову, Ворошилову и Тимошенко.
Органы НКВД представляли собой еще более мощный, чем ОГПУ, карательный орган, деятельность которого была, прежде всего, направлена на ликвидацию несуществующей в стране «пятой колонны», широко разветвленной сети резидентур германской, японской, польской и других разведок государств, на борьбу с «врагами народа», действовавшими во всех областях общественно-политической и экономической жизни.
Как свидетельствует статистика, численность всех репрессированных сотрудников ОГПУ–НКВД за 1933-1939 годы выглядит следующим образом.
Было арестовано в 1933 году – 738 человек; в 1934 году – 2860; в 1935 году – 6249; в 1936 году – 1945; в 1937 году – 3837; в 1938 году – 5625; в 1939 году – 1364 (ЦА ФСБ. Ф.3-ос. Оп.6. Д.33. Л.4).
В это число наряду с работниками системы госбезопасности входят (и составляют абсолютное большинство) сотрудники милиции, пожарной охраны, служащие войск НКВД, системы ГУЛАГа, работники загсов и т.д.
При этом эти люди были арестованы и осуждены не только за «контрреволюционные преступления», но и за все виды возможных общеуголовных и служебно-должностных преступлений (включая развал работы, бытовое разложение и т.п.).
В то же время, точных данных о числе уничтоженных номенклатурных работников в исследовательской литературе нет.
Известно, что жертвами террора в 1937-1938 гг. стали члены Политбюро. Репрессии не миновали и местную партийную верхушку.
Так, с точки зрения В.Роговина, от репрессий не спасся почти ни один партийный секретарь (райкома, горкома, обкома и ЦК нацкомпартии), ни один председатель исполкома любого уровня, ни один директор крупного завода, ни один союзный или республиканский нарком (Роговин В.З. Партия расстрелянных. – М.: 1997. – С.155.).
По сведениям Р.Медведева, в РСФСР было разгромлено до 90 % всех обкомов партии и облисполкомов, а также большинство городских, окружных и районных партийных организаций (Медведев Р. О Сталине и сталинизме. – М.: 1990. – С.366.).
Вот что он писал о масштабах репрессий: «В 1937-1938 гг., по моим подсчетам, было репрессировано от 5 до 7 миллионов человек: около миллиона членов партии и около миллиона бывших членов партии в результате партийных чисток 20-х и первой половины 30-х годов, остальные 3-5 миллионов человек – беспартийные, принадлежавшие ко всем слоям населения» (Московские новости. 1988. 27 ноября.).
Проблемы численности жертв террора интересуют многих исследователей (Араловец Н.А. Потери населения советского общества в 1930-е годы: проблемы, источники, методы изучения в отечественной историографии//Отечественная история. 1995. №1. – С.135-146; Земсков В.Н. ГУЛАГ: Историко-социологический аспект//Социологические исследования. 1991; Он же. К вопросу о масштабах репрессий в СССР//Социс. № 9. – С.118-127; Суслов А.Б. К вопросу о подсчетах количества жертв политических репрессий в Пермской области (1929-1953)//Политические репрессии в истории России. – Тезисы научно-практической конференции 13 ноября 1999 года. – Пермь, 2000. – С.48-52; Он же Спецконтингент в Пермской области (1929-1953)//Годы террора. – Пермь, 1998. – С.169-229 и др. ), но в большей степени в сферу этого интереса входят лишь заключенные ГУЛАГа.
С января 1938 года маховик репрессий начали тормозить, был принят ряд «охлаждающих» постановлений, сняты, судимы и расстреляны ведущие работники НКВД во главе с наркомом, прекращена работа «троек» на местах.
Нарком юстиции потребовал от судов строго соблюдать процессуальные нормы, и суды стали возвращать НКВД дела на доследование (50% дел по политическим обвинениям), резко увеличилось число оправдательных приговоров, несмотря на протесты нового наркома внутренних дел Л. П. Берии.
В 1939 году была проведена массовая реабилитация (освобождено 837 тысяч человек, в том числе 13 тысяч офицеров, которых восстановили в армии).

Начавшаяся в конце 20-х годов линия на бюрократизацию и централизацию государственного аппарата, формирование командно-административной системы была продолжена и еще больше усилена в 30-е годы.
Одним из самых решающих ее моментов стало образование НКВД.
НКВД СССР был создан как орган, объединяющий в своем составе огромный аппарат принуждения.
Сегодня о деятельности НКВД и ее органов, репрессиях, проводимых им, как в отношении населения, так и собственно работников органов НКВД в исторической среде развернуты широкие дискуссии.
В этом нет ничего удивительного, так как практически до последнего времени, в том числе и 80-е годы ХХ века, правдивая информация находилась под запретом. Только в начале 90-х годов прошлого века были открыты архивы, которые позволили начать масштабные изучения вопросов функционирования государственных органов, в том числе и НКВД.
В то же время, как показали результаты исследования, изучение истории карательных органов, действовавших в советскую эпоху, ведется уже давно. Но только в последние годы эти исследования приобретают систематический и документированный характер.
Ранее преобладали публицистические источники. В них рассматривались вопросы, относящиеся к руководителям карательных органов 1930-х годов. Биографические сведения, содержавшиеся в этих публикациях, как правило, были основаны на устных источниках, порой не проверенных. И только после 1991 г., когда были приоткрыты государственные архивы, у исследователей появилась возможность обратиться к документам.
В работах, посвященных изучению политических репрессий, осуществлявшихся государственными органами, в центре внимания оказались: деятельность НКВД, судов, военных трибуналов и других судов, рассматривавших дела о контрреволюционных преступлениях; советское законодательство.
Собственно репрессивная политика 1930-х годов изучается в разных направлениях, среди которых магистральными можно назвать исследование на общероссийском и региональном уровнях нормативно-законодательного обеспечения репрессий, структуры и функционирования правоохранительных органов, причин репрессивных акций и практики их осуществления.
Результаты исследования позволяют говорить о нескольких этапах развития историографии о деятельности руководства НКВД в 1934-38 годах.
Первый этап хронологически охватывает период 1937-1953 гг. Работы, написанные в это время, имеют скорее пропагандистский характер, чем научный. Перед историками того времени ставилась задача не анализировать истинные процессы в области национальных отношений, а восхвалять политику партии и собственно Сталина.
Второй этап наступает после смерти Сталина и длится до середины 80-х гг. Этот период можно назвать переломным. С одной стороны, разоблачается политика депортаций Сталина. Появляются первые монографии по теме, и, в то же время, за три десятилетия из работы в работу кочуют одни и те фразы и фактические данные.
Третий этап развития историографии является своеобразным переходом к проблемным произведениям по теме (середина 80-х гг. – начало 90-х гг.). Это время жарких дискуссий, проведения «круглых столов», публикации исследований западных историков.
И, наконец, четвертый – завершающий, этап развития историографии темы начинается в 90-х годов и продолжается до настоящего времени. Открытие архивов, снятие запретов, «свобода слова» - все это дало толчок к более полному и глубокому исследованию советского периода истории в целом и деятельности органов НКВД в частности.
В то же время, хотя надо отметить, что за короткое время сделано немало, до сих пор история функционирования НКВД написана фрагментарно, несмотря на отдельные глубокие исследования по избранной проблеме или региону.
История развития карательных органов, проводивших в жизнь репрессивную политику руководства СССР, на сегодняшний день почти не известна. Еще меньше известна их структура, функции отдельных подразделений в разные эпохи, основные механизмы деятельности, система подчиненности, кадровый состав.
Требуют анализа сама система ГУЛАГа, работа НКВД, прокуратуры и причастных к репрессиям внесудебных органов.
Важно также понять, каковы истоки российского тоталитаризма, почему люди почти не оказывали сопротивления большевистскому «новому порядку».
В связи с этим, очевидно, что дальнейшее изучение проблемы зависит от источников и профессионализма исследователей. Вопросы деятельности НКВД нуждаются в ответственном, свободным от идеологических пристрастий дальнейшем кропотливом исследовании.

Автор: Кузнецов П.
Notice: Undefined variable: print in /home/area7ru/great-victory.ru/docs/index.php on line 1635

Источник: Общественно-политический журнал «Историк»

При использовании материалов сайта, активная ссылка на GREAT-VICTORY.RU обязательна!