Реферат: Начальный период Великой Отечественной войны.

Министерство Образования Российской Федерации

Кафедра истории и политологии

Начальный период Великой

Отечественной войны.

Выполнил:

Студентка 1 курса ЕГФ, СО-001 Кудинова Е.А.

Руководитель:

Кандидат исторических наук, доцент Губарь Л.А.

Воронеж 2000

Содержание.

1. Введение. 3

2. Внешняя политика СССР накануне Великой Отечественной войны... 5

3. Перевооружение Красной Армии и обустройство советских границ.. 17

4. Соотношение сил фашистской Германии и СССР в начальный период войны. 25

5. Военно-политическое руководство СССР в первые дни войны. 36

6. Мобилизация всех сил страны на отпор врагу. 40

7. Первые сражения 49

8. Советская дипломатия в начале войны. 53

9. Заключение.. 60

О трагических событиях 22 июня 1941г. и о том, что пред­шествовало им, в нашей стране написано больше книг, ста­тей, мемуаров, исследований, чем о любых других эпизодах четырехлетнего советско-германского проти­во­стояния. Од­нако обилие научных трудов и публицистических сочинений не слишком приближает нас к пониманию того, что же всё-таки про­изошло в первые недели той войны, которая очень скоро стала Великой Отечественной для миллионов советских людей – даже для тех, кто под влиянием коммунистической пропаганды почти забыл смысл слова Отече­ства.

Величайший в истории войн разгром многомиллионной армии, обладав­шей мощным вооружением и численно превосходившей противника; гибель со­тен тысяч людей, так и не успевших понять, почему им пришлось не уча­ствовать в победоносных боевых действиях на чужой территории, о кото­рых столько говорила официальная пропаганда в конце 1930-х гг., а от­ра­жать чудовищный удар хорошо отлаженный машины вермахта; пленение – в считанные дни – небывалого количества совет­ских бойцов и команди­ров; молниеносная оккупация огромных пространств; почти всеобщая растерянность граждан могуще­ственной державы, оказавшейся на гране распада, - всё это с трудом укладывалось в сознании современников и по­томков и требовало объяснения.

В данной работе использованы газетные и журнальные статьи, а также монографии Г.К.Жукова, шеститомное издание «Исто­рия Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945», также эта проблема исследована на основе краеведческого материала. Если принять во внимание даты написания данной литературы очевидно становиться, что в работе указаны не только послевоенные взгляды на проблему, но и сделана попытка восстановить картину Великой Отечественной войны с точки зрения новых дополнений, исследуемых в со­временной России. В период, когда государство находиться в таком со­стоянии, что с социализмом мы уже распрощались, но ещё ничего не по­строили, это состояние можно назвать «подвешенным», а время – «смут­ным». И тогда народ пускается в искания, с помощью газетных и журналь­ных статей, пытаясь найти истину.

Нарастание германской агрессии, крах поли­тики умиротворения.

В 1937 году капиталистический мир был охвачен новым экономическим кризисом, который обострил все противоречия капитализма.

Главной силой империалистической реакции стал агрессив­ный военный бок Германии, Италии и Японии, который раз­вернул активную подготовку к войне. Целью этих госу­дарств был новый передел мира.

Чтобы остановить надвигавшуюся войну, Совет­ский Союз предло­жил создать систему коллективной безо­пасно­сти. Однако инициатива СССР не была поддержана. Пра­вительства Англии, Франции и США во­преки коренным ин­тересам народов пошли на сделку с агрессорами. Пове­де­ние ведущих капиталистических держав предопределило даль­нейший трагический ход событий. В 1938г. жертвой фаши­стской агрессии стала Австрия. Правительства Англии, Франции и США не предприняли ника­ких мер для обуздания агрессора. Австрия была оккупирована немец­кими вой­сками и включена в состав Германской империи. Германия и Италия открыто вмешались в гражданскую войну в Испании и помогли свержению законного правительства Ис­панской рес­публики в марте 1939 г. и установ­лению в стране фашист­ской диктатуры.

В 1938 г. Германия потребовала от Чехословакии пере­дачи ей Судет­ской области, населенной по преимуще­ству немцами. В сентябре 1938 г. в Мюнхене на совещании глав правительств Германии, Италии, Франции и Англии было ре­шено отторгнуть от Чехословакии требуемую Германией об­ласть. Представитель Чехословакии на совещание не был до­пущен. Глава правительства Англии под­писал в Мюнхене с Гитлером декларацию о вза­имном ненапа­дении. Два месяца спустя, в декабре 1938 г. аналогичную дек­ларацию подписало французское правительство.

В октябре 1938 г. Судетская область была присое­динена к Германии. В марте 1939 г. вся Чехословакия была захва­чена Германией. СССР был един­ственным государством, не признавшим этот захват. Когда над Чехословакией на­висла угроза оккупации, правительство СССР заявило о своей го­товности оказать ей военную поддержку, если она обра­тится за помощью. Однако буржуазное правитель­ство Чехо­словакии, предав на­циональные интересы, отказа­лось от предложенной помощи.

В Мюнхене Гитлер клялся: «После того как Судетский во­прос будет уре­гулирован, мы не будем иметь ни каких даль­нейших территориальных претензий в Европе»[1]. Лидер немец­ких нацистов даже обещал гарантиро­вать безопасность Чехо­словакии. Как и все предыдущие «мирные» заявле­ния Фюрера, эти слова были циничной ложью. Чехословакия, лишившаяся Судетской области, оказалась абсолютна беззащитна (на ос­тавленной че­хами территории немцы захватили 1582 самолёта, 468 танков, 2175 ар­тиллерийских орудий, 591 зе­нитное орудие, 735 минометов, 43876 пулемё­тов).

Осенью 1939 года под давлением Гитлера новое чешское правительство предоставило автономию Словакии. Часть Сло­вакии захватила Венгрию. Польша, воспользовавшись ситуа­цией, оккупировала пограничный район Тешин.

14 марта, по подсказке Гитлера, словацкие фашисты во главе с И.Тисо провозгласили независимость Словакии. За­карпатская Украина была пере­дана Венгрии. Шантажируя Гаху президента Чехословакии, Гитлер заста­вил его согласиться на превращение чешских земель в германский Протек­торат. Через неделю нацисты вынудили Литву передать Германии Не­мельскую область и навязали Румынии соглашение, фактиче­ски поставившее румынскую экономику, прежде всего её неф­тяную промыш­ленность, на службу Рейху.

Запад ничего не предпринял для оказания помощи Чехосло­вакии. Чемберлен заявил: «Словацкий парламент объявил Словакию самостоя­тельной. Эта декларация кладет конец внутреннему распаду государства, границы которого мы на­меревались гарантировать. И правительство его величества не может поэтому считать себя связанным этим обязатель­ст­вом»[2]. Однако вскоре, когда стало окончательно ясно, что политика уми­ротворения потерпела крах, тон публичных вы­ступлений английского пре­мьера изменился. Он резко упре­кал Гитлера за нарушение взятых на себя в Мюнхене обяза­тельств и задавал вопрос: «Последнее ли это нападение на малое государство, или же за ним последует новое? Не яв­ляется ли это фактическим шагом в направлении попытки до­биться мирового господства силой?»[3]

Чемберлен на удивление поздно понял, с кем имеет дело… Более проницательные английские политики давно предупреж­дали его о том, что верить Гитлеру нелепо. Морской ми­нистр Дафф Купер подал после Мюн­хена в отставку со сло­вами: «Премьер-министр считает, что к Гитлеру надо обра­щаться на языке вежливого благоразумия. Я же полагаю, что он лучше понимает язык бронированного кулака»[4].

Весной 1939 года было очевидно, какая страна станет следующей жерт­вой Гитлера. Германская печать развернула яростную антипольскую кам­панию, требуя возвращения Герма­нии, Данцига и польского коридора. 31 марта Чемберлен заявил, что его правительство «в случае любых дейст­вий, которые будут явно угрожать независимости Польши… будет счи­тать себя обязанным оказать польскому народу всю воз­можную поддержку»[5]. Подобные же гарантии были даны Румынии и Греции. Однако теперь державы Оси, резко усилившиеся после поглощения Чехословакии, не обращали внимания на воинственные заявления британцев.

В апреле 1939 года итальянские войска оккупировали Ал­банию, создав плацдарм для агрессии против Греции и Юго­славии. Гитлер демонстра­тивно разорвал англо-германский морской договор и денонсировал пакт о ненападении между Германией и Польшей. У.Черчиль писал по этому по­воду Польшу поставили в известность, что теперь она включена в зону потенциальной агрессии»[6].

Провал мюнхенской стратегии и наращивание германской агрессии выну­дили Запад к поиску контактов к СССР. Англия и Франция предложили со­ветскому правительству провести переговоры о коллективном противо­стоянии германской аг­рессии. 16 апреля Литвинов принял английского по­сла в Мо­скве и высказался за подписание трёхстороннего англо-франко-со­ветского договора о взаимопомощи, к которому могла бы присоединиться и Польша. Участники договора должны были предоставить гарантии всем странам Восточной и Центральной Европы, которым угрожала германская агрес­сия.

Франция выразила готовность заключить соглашение между тремя державами о немедленной помощи той из них, которая оказалась бы в со­стоянии войны с Германией «в результате действий, предпринятых с це­лью предупредить всякое на­сильственное изменения положения, существующего в Цен­тральной или Восточной Европе. Но внешняя поли­тика Парижа практически полностью зависела от Лондона. Между тем Анг­лия медлила с ответом.

Сближение с СССР глубоко претило Чемберлену, который ещё в марте 1939 года писал в частном письме: «должен признаться, что России вну­шает мне глубокое недоверие. Я не сколько не верю в её способность про­вести действенное наступление, даже если бы она этого хотела. Я не до­верию её мотивам, которые имеют мало общего с нашими идеями сво­боды… Кроме того, многие из малых государств, особенно Польша, Румы­ния и Финляндия относятся к ней с ненавистью и подозрением»[7].

Англичане ответили на советскую ноту только 8 мая. К этому времени в советском внешнеполитическом ведомстве произошли принципиальные изменения. 3 мая Литвинов был отстранен от занимаемого поста. Новым наркомом иностран­ных дел стал, сохраняя одновременно пост главы пра­витель­ства, В.М.Молотов. В аппарате НКИД была проведена массо­вая чи­стка. Большинство дипломатов, работавших под руко­водством Литвинова над созданием системы коллективного противостояния германской агрес­сии, были репрессированы.

СССР счёл английские предложения неприемлемыми. Англия настаивала на том, чтобы СССР обязался прийти на помощь западным державам, если они окажутся вовлечены в войну с Германией в связи со своими гаран­тиями Польше и Румынии, но не упоминало об обязательстве Запада помо­гать СССР, если ему придётся воевать из-за своих обязательств перед ка­кой-либо восточноевропейской страной.

«Одним словом, - писал Г.К.Жуков – если говорить о Ев­ропе, там господствовали нажим Гитлера и пассивность Анг­лии и Франции. Много­численные меры и предложения СССР, направленные на создание эффек­тивной системы коллективной безопасности, не находили поддержки среди лидеров капита­листических государств. Впрочем, это было естест­венно. Вся сложность, противоречивость и трагичность ситуации порож­далась желанием правящих кругов Англии и Франции столкнуть лбами Германию и СССР»[8].

С 15 июня переговоры продолжились в Москве. С Советской стороны их вёл Молотов, с англо-французской – дипломаты более низких рангов, что воспринималось в Кремле как сви­детельство не серьёзного отношения За­пада к переговорам. Переговоры проходили в крайне напряжённой обста­новке, их участники явно не доверяли друг другу. Британский посол в Бер­лине Гендерсон уверял своё правительство возможности достичь соглаше­ния с Германией, если «положение не будет осложнено участием России» и призывал «прекратить перего­воры любым путем возможно скорее»[9].

Нелицеприятные выказывания о партнёрах по переговорам звучали и в Москве. Член Политбюро Жданов писал в «Правде» : «Английское и фран­цузское правительство не хо­тят равного договора с СССР. Англичане и французы хотят только лишь разговоров о договоре для того, чтобы, спеку­лируя на мнимой неуступчивости СССР перед общественным мнением своих стран, облегчить себе путь к сделке с аг­рессорами»[10].

Главным камнем преткновения на переговорах стал вопрос о согласии Польши и Румынии на проход советских войск че­рез их территорию в слу­чае войны.

17 августа Ворошилов временно прекратил переговоры и объявил, что дальнейший их ход зависит от ответа Англии и Франции на поставленные Советской миссии вопросы. Он пре­дупредил, что, если в течение двух дней ответы получены не будут, переговоры придётся прекратить оконча­тельно. 21 августа западные делегации предложили отложить заседание ещё на 3-4 дня. Однако к этому времени СССР уже принял решение о ко­ронном изменении в своей внешней политике.

Позиция Запада, постоянно шедшего на уступки Германии и отвергав­шего союз с СССР, вызывало в Кремле сильнейшее раздражение с середины 1930-х гг. Особенно оно усилилось в связи с заключением Мюнхенского со­глашения, которое в Москве расценили как сговор, направленный не только про­тив Чехословакии, но и против СССР, к границам которого приблизи­лась германская угроза.

С осени 1938 года Германия и СССР стали постепенно на­лаживать кон­такты в целях развития торговли между двумя странами. Правда, реаль­ного соглашения тогда достичь не удалось, поскольку у Германии, вставшей на путь ускорен­ной милитаризации, не было достаточного количества то­ва­ров, которые могли бы поставляться в СССР в обмен на сы­рьё и топливо.

Отставка Литвинова, сторонника сближения с Западом и к тому же ев­рея, была сигналом гитлеровскому режиму: СССР готов устранить пре­пятствия на пути урегулирования отно­шений с Германией. Не случайно советский поверенный в де­лах в Берлине пытался обиняками выяснить у немецких ди­пломатов, не улучшит ли смену руководителя советской внеш­ней политики отношение нацистского руководства к Со­ветскому Союзу.

В дипломатических кругах в Берлине ещё в начале мая на­чали распро­страняться слухи о том, что Германия собира­ется сделать России пред­ложение о разделе Польши. В конце мая Гитлер стал торопить своих ди­пломатов, требуя как можно скорее нормализовать отношения с Кремлём: Фюрер уже назначил точную дату нападения на Польшу – 1 сентября. К этому времени Германии было необходимы расколоть своих противников. Тем не менее контакты налаживались очень ос­торожно; тайные перего­воры не однократно прерывались. Немцы опасались, что сорвать заключе­ние соглашения между СССР и западными державами будет не легко, и не хотели попасть в глупое положение; в Москве же подозревали, что Гитлер стремиться лишь помешать сближению Советского Союза с Англией и Францией и не намерен подписывать серь­ёзных соглашений. Однако в конце июля – начале августа представители обеих сторон более определённо за­верили друг друга в необходимости улучшения двухсторонних отно­шений.

В послании Риббентропа Молотову говорилось: «в дейст­вительности интересы Германии и СССР нигде не сталкива­ются… Причины для агрес­сивного поведения одной стороны по отношению к другой отсутст­вуют…Между Балтийским и Черным морями не существует вопросов, ко­торые не могли бы быть урегулированы к полному удовлетворению обоих государств»[11].

19 августа В Берлине было подписано торговое соглашение между СССР и Германией. СССР получил кредит на 200 млн. марок и обязался поставить Германии в течение двух лет товара на 180 млн. марок. В счёт кредита в течение тех же двух лет проводилась закупка германских това­ров.

В тот же день Сталин на Политбюро объявил о своём прин­ципиальном решении подписать пакт с Германией. Советское правительство предло­жило германскому министру иностранных дел приехать в Москву 26-27 ав­густа. Но Гитлер лично об­ратился к Сталину с просьбой принять Риббен­тропа не позд­нее 23 августа. Сталин ответил согласием.

23 августа Риббентроп встретился в Москве со Сталиным и Молото­вым. Встреча прошла в дружеской, почти идиллической обстановке. Мо­лотов и Риббентроп поставили свои подписи под пактом о ненападении между СССР и Германией.

Советско-германский пакт о ненападении по-разному оце­нивается исто­риками. И.М.Майский, являвшийся в 1939 году советским послом в Лондоне, много лет спустя писал: «Во-первых, была предотвращена возможность создания единого капиталистического фронта против советской страны; более того, были созданы предпосылки для образования в последствии ан­тигитлеровской коалиции… Пакт о ненападении сделал невозможным раз­вязать вторую мировую войну нападе­нием на СССР… Во-вторых, благодаря договору с Германией отпадала угроза нападения СССР со стороны Японии, союз­ника Германии. Не будь пакта о ненападения с Германией, СССР мог оказаться в трудном положении, когда ему при­шлось бы вести войну на два фронта, так как в тот момент нападение Германии на СССР с запада оз­начало бы нападение Японии с востока»[12].

Официальное Советское издание «Великая Отечественная Война. Крат­кий научно-популярный очерк» отстаивает ту же точку зрения: «Договор Советского Союза с Германией сыг­рал положительную роль и в укреплении обороноспособности нашей страны. Заключив его, Советское правитель­ство доби­лось крайне необходимой отсрочки, позволившей укрепить оборо­носпособность СССР»[13].

Но есть и прямо противоположные мнения. Так, военный историк про­фессор В.М.Кулиш утверждает: «Отсрочка войны не заслуга договора. Гер­манское руководство осуществляло свой план войны в Европе: сначала раз­громив Польшу, окку­пировать или включить в свою коалицию государства Север­ной и Юго-Восточной Европы, разделаться с Францией и, по возмож­ности, с Англией, «освободиться» на Западе, укре­пить союз с Италией и Японией. Для этого и потребовались полтора года. Предпринять нападение на СССР осенью 1939 года, когда Германия имела около 110 дивизий, из ко­торых более 43 были развернуты на Западе, было бы авантюрой, хотя Гит­лер и считал СССР ослабленной. В ходе войны в Ев­ропе были развернуты немецкие вооруженные силы. К началу войны против СССР германская ар­мия имела в своём составе 208 дивизий, из которых 152 были брошены про­тив нашей страны»[14].

К этому можно добавить, что Гитлер, возможно, вообще не рискнул бы начать войну, зная, что Англия, Франция и СССР продолжают переговоры о совместных действиях. Но 25 авгу­ста Ворошилов сообщил английской и французской делега­циям, что ввиду изменившейся политической обста­новки нет смысла продолжать переговоры.

Не возможно объяснить заключение пакта о ненападении с Германией только тупиком, в который зашли переговоры с Англией и Францией. Пакт не явился экспромтом. Он стал следствием длительных дипломатических усилий обеих тота­литарных держав.

31 августа 1939 года выступая на сессии Верховного Со­вета СССР, рати­фицировавшей пакт, Молотов отметил, что Сталин ещё в марте 1939 года «поставил вопрос о возможно­сти других, не враждебных, добрососед­ских отношений между Германией и СССР»[15]. Следовательно, переговоры с Англией и Францией начинались, когда Москва уже предпочитала «доб­ро­соседство» с Гитлером заключению антигерманского дого­вора с Западом. СССР, как и Запад (а возможно, и большей степени, чем Запад), с самого начала переговоров вёл двойную игру.

Возможны различные точки зрения на то, кому был более выгоден пакт 23 августа и явилось ли его заключение ошиб­кой советского руководства. Можно по-разному отнестись к самому факту заключения соглашения с нацистским режимом. Но, безусловно, официальный текст пакта о нена­падении не противоречил нормам права. СССР, как и западные державы, мог самостоятельно строить отношения с той или иной стра­ной – неза­висимо от проводимой ею внешней политики.

Однако пакт 23 августа был дополнен секретным протоко­лом, который, в отличие от основного (опубликованного) документа, грубо нарушал меж­дународное право. Именно по­этому советские правители долгие годы отри­цали подлин­ность секретных протоколов, утверждая, что те якобы сфаб­рикованы врагами СССР. Лишь в 1990 году подлинность про­токолов была признана в нашей стране официально.

В секретном протоколе «О границах сфер интересов Германии и СССР» говорилось о том, что в случае террито­риально-политического переуст­ройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств, северная границ Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР, в случае территориально-политического переустрой­ства областей входящих в состав польского государства, граница сфер интересов Герма­нии и СССР будет приблизи­тельно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана. Каса­тельно Юго-Востока Европы с советской стороны подчёркива­ется интерес СССР к Бессарабии. Таким образом, СССР и Германия не только обязались не нападать друг на друга и не участвовать во враждебных друг другу коалициях, но и договорились о разделе ряда стран Европы.

В своём выступлении на сессии Верховного Совета СССР 31 августа 1939 года Молотов провозглашал: «Советско-герман­ский договор о ненападении означает поворот в развитии Европы… суживает поле возможных воен­ных столкновений в Европе и служит, таким образом, делу всеобщего мира»[16].

На следующий день началась вторая мировая война. Утром 1 сентября 1939 года немецкие войска вторглись в Польшу. 3 сентября Англия и Фран­ция объявили войну Германии. Война стала принимать мировой размах. Однако, имея на за­падном фронте подавляющее превосходство, Франция И Англия военных действий реально против Германии не вели и факти­чески, Польша была брошена на произвол судьбы. К началу октября 1939 года по­следние очаги польского сопротивления были подавлены.

В середине сентября 1939 года сталинское руководство приступило к реализации секретных статей договора о нена­падении, приняв участие в расчленении Польши. 17 сентября Красная Армия вступила на террито­рию Польши под предлогом «взять под свою защиту жизнь и имущество граждан западной Украины и Белоруссии». Формально, Советский Союз войну Польше не объявлял. Красная Армия вышла на так называемую «Ли­нию Керзона» (ещё в 20-е годы международно-признанную как восточная граница польских земель). Это дало возможность СССР присоединить к себе огромную территорию в 200 тыс. кв. км, с традиционно преобладаю­щим украинским и белорусским населением в 12 млн. человек. Далее СССР, в соответствии с положениями секретного протокола приступил к укреп­лению своих позиций в Прибалтике. В сентябре-ок­тябре 1939 года совет­ское руководство дипломатическим пу­тём навязало Эстонии, Латвии и Литве «Договоры о взаимопомощи», по условиям которых они предостав­ляли СССР свои военные базы. В своих мемуарах Н.С.Хрущев писал: «Мы начали осенью 1939 года переговоры с Эстонией, Латвией и Литвой и предъявили им свои условия. В сложившейся тогда ситуации эти страны правильно поняли, что им не устоять против Советского Союза, и приняли наши предложения, за­ключив с нами договоры о взаимопомощи. Потом произошла смена их правительств. Само собой разумеется! Некоторые их руководители, например президент Литвы Сметона, бежали в Германию. Это уже было не столь важно. Одним словом, там были созданы прави­тельства, дружески настроенные к Советскому Союзу. Коммунистические партии этих стран по­лучили возможность легально действовать. Про­грессивные силы шире развернули работу среди масс рабочих, крестьян и интеллигенции за твёрдую дружбу с СССР. Кончилось тем, что через ка­кое-то время в этих странах была установлена Советская власть. Таким образом, в августе 1940 года инс­ценированные «народные революции» при­вели к включению этих стран в состав СССР»[17].

Предметом особого беспокойства со стороны советского правительства была граница с Финляндией. СССР запросил у Финляндии сначала в аренду, а затем в обмен территории близко расположенные к Ленинграду. Но это предложение Финляндия отклонила. Не исчерпав всех возможностей поли­тического, мирного урегулирования, СССР и Финляндия прак­тически взяли курс на решение задач военным путём. 30 но­ября 1939 года войска Ленин­градского военного округа пе­решли советско-финскую границу. После чрез­вычайно тяжёлых для Красной Армии боёв 12 марта 1940 года война за­верши­лась подписанием мирного договора между СССР и Финляндией на советских условиях. Финляндия лишилась всего Карель­ского перешейка, Выборга и ряда территорий в северной Ка­релии. Последствия этой войны были для СССР поистине трагичны: низкая боеспособность советских войск, проявившаяся в ходе войны, оказала зна­чительное влияние на переоценку Гитлером военной мощи СССР и на его намерения напасть на Советский Союз. Хотя СССР и укрепил северо-западные границы, но он ока­зался в международной изоляции: был исключён из Лиги На­ций, снизился престиж государства[18].

В конце 30-40-х годов на экономическом развитии СССР ощутимо сказа­лось несомненное приближение войны. Коммунистическое руководство на протяжении 1920-1930-х годов внушало гражданам, что Советский Союз находится в положении осаждённой крепости, которой угрожает нападе­ние империалистов. Но с конца 30-х годов опасность войны пе­рестала быть лишь пропагандистским штампом, помогающим мобилизовать население на трудовые подвиги и лишения, и стала грозной реальностью.

В решениях XVIII съезда ВКП(б), состоявшегося в марте 1939 года, гово­рилось: «гигантский рост промышленности и всего народного хозяйства и третьей пятилетке и необходимость его дальнейшего бесперебойного подъёма… особенно в усло­виях нарастания агрессивных сил империализма во внешнем окружении СССР, требует создание крупных государственных резервов, прежде всего по топливу, электроэнергии и неко­торым оборонным производствам, а также по развитию транс­порта».[19]

Третий пятилетний план был рассчитан 1938-1942 годы (с началом Ве­ликой Отечественной войны его выполнение пре­рвалось). Особое внимание в плане уделялось развитию вос­точных территорий страны, удалённых от угрожаемых границ (Поволжье, Урала, Сибири, Казахстана). Здесь развер­нулось строительство заводов-дублёров, которые должны были вы­пускать ту же продукцию, что и предприятия, расположенные в европейской части СССР. К началу войны в восточных рай­онах страны производилось 36% угля, 29% чугуна, 32% стали, 86% никелевых руд, 93% свинца. Однако пред­приятия обрабатывающей промышленности по-прежнему возводились главным образом в традиционных индустриальных центрах. Накануне войны в восточных районах выпускали лишь 19% во­енной продукции.

Третью пятилетку не редко именовали «пятилеткой химии и специаль­ных сталей». Особое внимание в те годы уделяли развитию стратегически важных отраслей: черной и цветной металлургии, машиностроения, хи­мической промышленности. В Поволжье строились нефтяные промыслы – создавался «Второй Баку». Расходы на военные нужды ( по официальным данным ) увеличились с 23 млрд. рублей в 1938 году до 56 млрд. рублей в 1940 году, составив треть государственного бюд­жета. В 1941 году доля военных расходов увеличилось до 40% бюджета. Производство в военных отраслях росло втрое быстрее, чем в промышленности в целом.

Экономика по-прежнему развивалась экстенсивно, но при­ток рабочих рук из деревни, в которой уже завершилась коллективизация, заметно сни­зился. Это побудило советское руководство повысить нагрузку работников. В июне 1940 года был принят Указ Верховного совета СССР «о переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную неделю и о запрещении само­вольного ухода рабочих и служащих с пред­приятий и учреждений». Одно­временно указ прикрепил рабо­чих и служащих к месту работы, поставив увольнение в за­висимость от согласия администрации. Наконец была резко ужесточена ответственность за прогулы и опоздания. Опо­здание на ра­боту более чем на 15 минут рассматривалось как саботаж и каралось по статье 58-14 ( как правило, 5 годами заключения в лагере ). Указ позволил снизить по­тери рабочего времени, но не привёл к заметному росту произ­водства.

В 1930-х годах чуть ли не вся страна была убеждена в непобедимости Красной Армии. Однако уже события в Испании заставили многих военных и государственных деятелей усом­ниться в верности бравурных песенных строк: «От тайги до британских морей Красная Армия всех сильней!» Ока­залось, например, что советские самолёты проигрывают немецким в ско­рости и вооружении. Ещё большие сомнения в боеспособности Красной Армии, потерявшей к тому времени в мясорубке репрессий почти весь ко­мандный состав, породила Советско-финская война.

1939-41 годы стали временем ускоренной разработки новой техники и пе­ревооружения армии. Усилиями советских авиа­конструкторов С.В.Илюшина, С.А.Лавочкина, А.И.Микояна, М.И.Гуревича, В.М.Петлякова, А.Н.Туполева, А.С.Яковлева были созданы новые истребители МиГ-3, ЛаГГ-3, Як-1, бом­бардировщики Ил-4, Пе-2 и Пе-8, штурмовик Ил-2. По своим лётным характеристикам эти самолёты превосходили немецкие аналоги.

Так, Як-1 имел скорость 580 км/ч, а МиГ-3 – даже 640 км/ч при дальности полёта соответственно 850 и 1250 км, в то время как основной истреби­тель германских ВВС, Ме-109Е, - 570 км/ч при дальности 660 км. Фронтовой бомбардировщик Пе-2 не только поднимал на 100 кг бомб больше немецкого Юнкерса-88, но и превосходил его в ско­рости на 85 км/ч – правда при заметно меньшей дальности полёта.

Штурмовик Ил-2, ставший самым массовым боевым самолётом второй мировой войны, вообще не имел зарубежных аналогов. Это был настоящий летающий танк. Обладавший надёжной бро­невой защитой и мощным воо­ружением, он успешно использо­вался против наземных целей, прежде всего против танков, немцы называли эту машину «летающей смертью».

Однако выпуск самолётов новых типов развернулся лишь незадолго перед войной. Так, в 1940 году было построено 84 истребителя новых типов и 2 бомбардировщика Пе-2. Се­рийное производство началось только 1941 году. К началу войны было выпущено 1946 новых истребителей, 458 Пе-2 и 249 Ил-2. В общей сложности из 17,7 тысяч построенных в 1039-41 годах само­лётов лишь 2,7 тысяч были новых конст­рукций. На 22 июня 1941 года даже и приграничных военных округах новые боевые самолёты составляли всего 22%.

В канун войны началось и строительство новых танков. В 1940 году были построены первые 115 средних танков Т-34 конструкции М.Кошкина, Н.Кучеренко и А.Морозова и 234 тя­желых танка КВ («Клим Ворошилов») конструкции Ж.Котина. в первой половине 1941 года их выпуск составил соответст­венно 1110 и 396. Т-34 был в последствии признан лучшим тан­ком второй мировой войны.

Новая бронетанковая техника пробивала себе дорогу не просто. По об­щему количеству танков СССР далеко обогнал другие страны, в том числе и Германию, но долгое время в соответствии с наступательной военной доктриной предпоч­тение отдавалось быстроходным лёгким танкам. Не задолго до гитлеровского нападения на СССР были разработаны реак­тив­ные миномёты БМ-13, ставшие в последствии известными под названием «Катюша». Однако их боевые испытания прошли уже во время войны.

На перевооружение армии отрицательно сказывались общие представ­ления о том, какой будет приближающаяся война. В 1930-х годах в СССР господствовала доктрина войны «На чу­жой территории, малой кровью». Соответственно высшее во­енное руководство уделяло первостепенное внимание насту­пательным видам вооружения и недооценивало оборони­тель­ные. Так, несмотря на возражения наркома вооружений Б.Л.Ванникова была снята с вооружения 45-миллимитровая противотанковая пушка, прекратился выпуск противотанковых ружей, затормозилось производ­ство станковых и ручных пу­лемётов, автоматов.

В наркомате обороны считали, что использования автома­тического оружия ведёт к слишком большому расходу боепри­пасов и не позволяет применять штыковую атаку (к тогдашним короткоствольным автоматам нельзя было примкнуть штык). В результате Красная Армия встретила войну, вооружённая в основном трёхлинейной винтовкой об­разца 1891/1930 гг.

Заместитель наркома обороны маршал Г.И.Кулик требовал от минёров сосредоточить внимание на производстве не мин, а средств разминирова­ния. Он рассуждал: «Мины – это мощ­ная штука, но это средство для сла­бых, для тех кто оборо­няется, а мы – сильные»[20]. В результате к началу войны ар­мия не имела и половины минимального количества инженер­ных мин.

Отрицательно сказывалось на перевооружении армии зачастую столь же не компетентное, сколь и безапелляцион­ное, вмешательство Сталина. Б.Л.Ванников рассказывает о том, как принималось решение о замене 76-миллимитровой танковой пушки новой 107-миллимитровой. Это требо­вало ре­конструкции всех орудийных цехов. Нарком попытался возра­зить, однако безуспешно. Ванников пишет: «К концу моих объяснений в кабинет вошёл Жданов. Сталин обратился к нему и сказал: «Вот Ванников не хочет делать 107-мм пушки для ваших ленинградских танков. А эти пушки очень хоро­шие, я их знаю по гражданской войне»… Сталин говорил о полевой пушке времён первой мировой войне: она, кроме ка­либра по диаметру ничего общего не могла иметь с пушкой, которую нужно было создать для совре­менных танков и со­временных условий боя. Так вышло и на этот раз».

В 1939-41 гг. Красная Армия перешла на кадровую систему (раньше боль­шинство дивизий Красной Армии формировались на милиционно-террито­риальной основе: постоянно службу несли лишь командиры подразделений и водители боевых ма­шин, а большинство личного состава появлялись в части лишь во время военных сборов. Уровень подготовки таких частей был не достаточен.

Призывной возраст был снижен с 21 года до 19 лет. Срок военной службы увеличился с 2 до 3 лет. Численность армии возросла к 1941 году почти в три раза: с 1,9 млн. до 5,4 млн. человек. Но уровень подготовки военнослу­жащих остав­лял желать лучшего – прежде всего из-за нехватки квалифицированных командных кадров уничтоженных в ходе репрессий 1937-39 годов.

Л.С.Сквирский в своих воспоминаниях писал: «Перед тем как начались массовые репрессии, наши вооруженные силы были укомплектованы полно­ценным комсоставом на 97%. Если бы весь он к 1941 году остался жив и если бы целиком со­хранились традиции прежних лет и деловая преемст­венность в войсках, то никогда фашистской Германии и её союзникам не удалось бы претворить в жизнь то, что получилось в на­чале Великой Оте­чественной войны: война сразу же развернулась бы иначе. Полагаю, что если бы Гитлер и иже с ним не были ободрены внутренним разгромом на­ших кадров, то фашистские захватчики вообще не напали бы тогда на СССР».

К началу войны лишь 7% командиров имели высшее военное образование, а у 37% не было за плечами даже среднего во­енного училища. 75% команди­ров и 70% политработников на­ходились на своих должностях менее года. Из 225 команди­ров полков, собранных летом 1940 года на сборы военной академии не закончил не один, военные училища – 25, а у остальных 200 во­енное образование исчерпывалось кратко­срочными курсами младших лей­тенантов. В 1941 году репрес­сии в Красной Армии возобновились. Так, по­гибли в застен­ках начальник ПВО Г.М.Штерн, руководители ВВС П.Рычагов и Я.М.Шмушкевич, командующий Прибалтийским военным ок­ругом А.Д.Локтионов. Все они и ещё 16 высокопоставленных коман­диров были расстреляны 28 октября 1941 года, в разгар битвы под Москвой. Под­верглись аресту (позднее были осво­бождены) нарком вооружений Б.Л.Ванников, заместитель нар­кома обороны К.А.Мерецков и другие.

Крайне не достаточным, как показала война была подго­товка лётчиков, механиков-водителей танков.

К началу войны Красная Армия значительно превосходила германский вермахт в количественном отношении: по числен­ности личного состава, танков, самолётов, орудий. Но оши­бочные решения, принятые в высшем военно-политическим ру­ководством СССР, во многих случаях сводили это превосход­ство на нет, обрекая тем самым армию и страну на тяжелейшие испытания 1941 года.

Аннексия Западной Украины, Западной Белоруссии, Прибал­тики, Бессарабии и Букавины позволила Советскому Союзу отодвинуть границу далеко на Запад. Но это не только не укрепило оборону страны, но и не­ожиданно послужило причи­ной серьёзнейших поражений в 1941 году.

Сталин единолично принял решение построить непосредст­венно вдоль новой границы линию укреплений и использовать на новом строительстве элементы старых оборонительных со­оружений. Тогдашний начальник Генштаб Б.М.Шапошников предлагал не разрушать старые весьма мощные укрепления, а строительство новых вести силами войск внутренних воен­ных округов, выдвинув их в образовавшееся «предполье». Но Сталин не при­слушался к этому предложению, заявив, что война начнётся не ранее чем через 2-3 года, а за это время новые укрепления в любом случае будут по­строены.

Летом 1940 года, в ответ на просьбу военных выделить средства для поддержания оставленных рубежей старой гра­ницы в элементарном по­рядке, Сталин приказал полностью разрушить прежние укрепления, вы­вести все бронированные детали на новое строительство, а остатки со­оружений от­дать колхозам под силосные ямы. Новая оборонительная ли­ния возводилась прямо на границе, хотя военные предлагали строить её на 25-50 км восточнее – с тем, чтобы скрыть укреплённых район и развёртывание войск от противника. Но и здесь восторжествовал принцип «ни одного вершка своей земли не отдадим никому», звучный политический, но абсо­лютно бессмысленный с военной точки зрения.

Когда началась война новая линия ещё не была возведена, а старая оказа­лась разрушена, и отступающие войска не смогли опереться на неё. К тому же с переносом границы на запад туда были перемещены военные склады, которые сразу же попали в руки немцам.

Доктрина «войны на чужой территории» серьёзно затруд­нила и организацию сопротивления в оккупированных рай­онах. В середине 1930-х годов в приграничных областях были подготовлены на случай вражеского вторжения партизанские базы, сформированы кадры будущих партизан­ских отрядов. Но наступательная концепция делала эти базы ненужными, более того – подозрительными, тем более что руководил их созда­нием «враг народа» И.Э.Якир. В результате буквально нака­нуне войны заблаговременно под­готовленные партизанские базы были ликвидированы, а при­частные к их созданию ре­прессированы.

В течение многих десятилетий советские историки объяс­няли пораже­ние Красной Армии в 1941 году внезапностью на­падения и численным пре­восходством германских сил. Так, в книге «Вторая мировая война. Краткая история» говорится, что в развернувшихся сражениях со стороны агрес­сора при­няли участие 5,5 млн. человек, более 47 тыс. орудий и ми­номётов, около 4 300 танков и штурмовых орудий, до 5 тыс. самолётов, а противостояли им войска советских западных военных округов, насчиты­вавшие 2,9 млн. человек, 37,5 тыс. орудий и миномётов, свыше 1470 новых танков и 1540 боевых самолётов новых типов.

Получается, что фашисты превосходили силы Красной Армии по лич­ному составу вдвое, по танкам – почти втрое, а по авиации в 3,2 раза. Од­нако такие подсчёты не вполне пра­вомерны. Прежде всего, сопоставля­ются войска советских западных военных округов со всеми силами Герма­нии и её союзников, направленными на Восточный фронт. Первый эше­лон гитлеровских войск, непосредственно вторгшийся на со­ветскую территорию 22 июня 1941 года, насчитывал около 4,3 млн. человек. Таким образом, по личному составу к мо­менту вторжения немецкие войска пре­восходили Красную Ар­мию приблизительно в 1,5 раза. Общая численность воору­женных сил СССР к июню 1941 года составляла 5,4 млн. че­ловек, Гер­мании – 7,3 млн. человек. Но Германия уже за­вершила мобилизацию, к тому же значительная часть её войск находилась на западе. По танкам и само­лётам ситуа­ция была гораздо более благоприятной для советских войск. Если германская армия вторжения имела 4300 танков, то войска совет­ских западных округов – 13600. В общей сложности в Красной Армии было тогда 22,6 тыс. танков. Правда, среди них насчитывалось только 1864 бое­вые машины новых марок – КВ и Т-34. Легкие советские танки Т-26 и БТ были примерно равны немецким Т-I и Т-II. Средний танк Т-28 уступал в толщине брони немецким Т-III и Т-IV, но превосходил их мощностью воо­ружения. Тяжёлых танков, аналогичных КВ, немцы вообще не имели, а технические характеристики Т-34 оставались для них недосягаемыми. Не­мецкий генерал Э.Шнейдер свидетельствовал: «Танк Т-34 произвёл сенса­цию. Этот русский танк был вооружён 76-мм пушкой, снаряды которой пробивали броню немецких танков с 1,5 – 2 тыс. м, тогда как немецкие танки могли поражать русские с расстояния не более 500 м, да и то лишь в том случае, если снаряды попадали в бортовую или кормовую броню танка Т-34»[21]. Таким образом, по танкам на стороне Красной Армии было трое­кратное пре­восходство. Правда, значительная часть советских танков старых конструкций требовала ремонта (29% - капитального и 44% - сред­него). Среди 4980 самолётов, которыми распо­лагала армия вторжения, было 3900 германских, 307 финских и свыше 600 румынских. Советская авиация в западных воен­ных округах, считая и машины старых конструк­ций, насчитывала 7200 самолётов. В общей же сложности в Совет­ских ВВС имелось 17,7 тыс. боевых самолётов, в том числе 3719 новых. Конечно, старые советские самолёты серьёзно уступала немецким в скорости и воо­ружении, но всё не на столько, чтобы их вообще не учитывать. Так, бом­бардировщик СБ превосходил в скорости немецкие Ю-87 и Не-111, а истре­битель И-16, уступая немецкому Ме-109Е в скорости, превосходил его в дальности полёта и имел более мощное вооружение. Новые же советские истребители, созданные в 1939-1940 гг., летали значительно быстрее и дальше немецких, имели более мощное вооружение. Штурмовика подобного «летающему доту» Ил-2, немецкая авиация вообще не имела.

Что же касается артиллерии, то, по новейшим данным, СССР распола­гал 115,9 тыс. орудий и миномётов, в том числе в войсках западных округов их насчитывалось 53 тыс. Красная Армия значительно превосходила про­тивника и по числу пулемётов, но уступала по числу автоматов, так как перед войной советское военное руководство тормозило их выпуск, боясь чрезмерного расхода боеприпасов и полагаясь на высокие качества вин­товки.

Широко распространённое в нашей стране мнение о том, что вермахт в войне против СССР использовал экономический потенциал всех захвачен­ных стран Европы, также требует корректировки. Трофейную технику немцы против СССР не ис­пользовали (за исключения части чешских тан­ков), а приме­няли лишь на Западе. Развернуть военное производство на за­водах покоренных стран к лету 1941 года нацисты просто не успели.

Таким образом, в целом на стороне Красной Армии было значительное военно-техническое превосходство, особенно в танках. Однако использо­вать его не удалось.

Здесь необходимо подчеркнуть, что практически на про­тяжении всего периода от гражданской до Великой Отече­ственной войны наше военное строительство велось в со­ответствии с политической установкой о неиз­бежном во­оруженном столкновении с мировым империализмом. На про­из­водство вооружения и боевой техники тратились огром­ные средства. На­пример, в 1940 году наши военные расхо­ды составляли 56,8 млрд. рублей, то есть 32,6% всего гос­бюджета. В начале сорок первого — 43,4 процента.[22] Ка­за­лось, что наша армия готова ко всему...

Как же могло случиться, что уже к 10 июля немецко-фашистские вой­ска продвинулись на решающих направле­ниях от 350 до 600 км? Они захва­тили Прибалтику, Бело­руссию, Молдавию, значительную часть Украины. За три недели войны советские войска потеряли 3500 самолетов, танков, более 20000 орудий и минометов. Противнику удалось полностью разгро­мить 28 наших дивизий (12 стрел­ковых, 10 танковых, 4 моторизованных и 2 кавале­рийских). Кроме того, более 72 дивизий понесли потери в людях и боевой технике от 50% и выше. Общие наши потери только в дивизиях без учета частей усиления и боевого обеспечения за это время составили около 850 тыс. чел., в то время как потери противника составили около 100 тыс. солдат и офи­церов, более 1700 танков и штурмовых орудий, 950 самолетов.

На оккупированной противником территории размеща­лось 200 складов, что составляло 52% окружных складов и складов наркомата обороны, на­ходившихся в приграничных округах. Так как Красная Армия готовилась воевать на чужой территория большое количество оружия, боеприпа­сов и горючего было сосредоточено вблизи границы. В резуль­тате такой близору­кой политики только за первую неделю войны 25 тысяч вагонов боеприпа­сов (30% всех армейских запасов), 50% всех запасов горючего и продфуража было либо уничтожено, либо захвачено наступающими немецкими час­тями.[23]

Сложилась катастрофическая обстановка для Советского Союза. До сих пор нет полного анализа причин трагедии первых месяцев войны. Где искать причины поражений?

К сожалению прежде всего в деятельности высших руководителей госу­дарства.

В результате грубейшего просчета Сталина в оценке возможного срока нападения врага фашистская агрессия была совершена внезапно, что по­ставило войска Красной Армии в исключительно тяжелое положение. Достаточно отметить лишь тот факт, что только за первый день войны в результате неожиданного удара германских ВВС советская авиация по­теряла из 5434 самолетов более 1200, из них 800 самолетов было уничтожено на аэродромах.

Что такое внезапность? Уже после войны маршал Жуков отмечал, что «главная опасность заключалась не в том, что немцы перешли границу, а в том, что для нас оказа­лось неожиданностью их шестикратное и восьми­кратное превосходство в силах на решающих направлениях; для нас оказа­лись неожиданностью и масштабы сосредоточения их войск, и сила их удара. Это и есть то главное, что пре­допределило наши потери первого пе­риода войны, а не толь­ко и не столько внезапный переход ими границы»[24].

В речи по радио 3 июля 1941 г. Сталин утверждал, что «фашистская Германия неожиданно и вероломно нарушила пакт о ненападении». Он на­звал это одной из главных при­чин наших поражений в начале войны. При этом Сталин не назвал себя в качестве ее главного творца. А ведь имен­но он из-за своей маниакальной уверенности, что летом 1941 г. военного столкновения с Гитлером не будет, вплоть до позднего вечера 21 июня не давал разрешения командо­ванию на приведение войск в полную боевую го­товность. Тем самым именно Сталин обеспечил противнику эту внезап­ность и в оперативно-тактическом и в стратегическом, и ином плане. А ведь именно «вождь народов» заявил: «Мы не боимся угроз со стороны аг­рессоров и готовы ответить двой­ным ударом на удар поджигателей войны, пытающихся на­рушить неприкосновенность советских границ»[25]. Мехлис: «Если вторая империалистическая война обернется своим острием против первого в мире социалистического государ­ства, то надо перенести военные действия на территорию про­тивника, выполнить свои интернациональ­ные обязанности и умножить число советских республик». «Мы радикально улуч­шили всю систему обороны границ» (Ворошилов). И все это было сказано с трибуны XVIII съезда партии[26].

На внеочередной четвертой сессия Верховного Совета СССР (28 августа — 1 сентября) 1939 г. председатель СНК и нарком иностранных дел В. Мо­лотов заверил депутатов Верховного Совета в том, что «договор о ненапа­дении с Германией является поворотным пунктом в истории Евро­пы и что сильная Германия является необходимым услови­ем прочного мира в Ев­ропе»[27]. Но, фактически, только Гер­мания воспользовалась выгодами этого договора. Не мы выиграли с его помощью два года мира, а Гитлеру дали, время подготовиться к войне с нами. Таким образом, налицо грубый так­тический просчет при заключении договора и близорукий подход к оценке его возможных последствий.

Существенный перевес агрессора в собственно военном отношении. Полностью отмобилизованная и развернутая 5,5-миллионная кадровая немецко-фашистская армия вторжения была оснащена самым современ­ным вооружени­ем и боевой техникой, обладала двухлетним опытом веде­ния военных действий. В то же время переоснащение нашей ар­мии по су­ществу только-только началось.

В-третьих, ошибки оперативно-стратегического характе­ра. Все рас­четы строились исходя из того, что война нач­нется с приграничных сра­жений и лишь после этого будут введены главные силы противника. Счи­талось, что этим силам еще только предстоит полное развертывание, то­гда как в действительности они уже были развернуты и факти­чески го­товы к вторжению. Их наступательными действиями и началась агрессия. Серьезный просчет был допущен и в определении сроков приведения своих войск в боевую готов­ность в приграничной полосе и мобилизационного раз­верты­вания части Вооруженных Сил во внутренних военных окру­гах. С опозданием началась переброска пяти армий из глубины страны к запад­ным границам, не было завершено строительство укрепленных районов. Запоздалым оказался и переход в 1940 году со смешанной территориально-милицион­ной на кадровую систему комплектования, что негативно сказа­лось на качестве мобилизационных ресурсов, пополнив­ших армию с началом войны.

Одной из важнейших причин наших поражений в нача­ле войны были ре­прессии в отношении военных кадров. Репрессии смели всех командующих военными округами и их заместителей, на 80—90% командиров дивизий, полков и их заместителей. Были уничтожены многие преподавате­ли воен­ных академий и училищ, а их труды изъяты из обращения как «вражеские». Общая цифра уничтожен­ных — около 44 тысяч. В истории до этого не было случая, чтобы руководство какой-либо страны перед угрозой напа­де­ния врага планомерно уничтожало свои военные кадры.

В результате к началу войны только 7% командиров наших Вооружен­ных сил имели высшее военное образование, а 37% не прошли полного курса обучения даже в средних военно-учебных заведениях. Капитаны станови­лись команди­рами дивизий. К 1941 году только в сухопутных войсках не хватало по штабам 66900 командиров. Некомплект в летно-техническом составе ВВС достиг 32,3%, в ВМФ недос­тавало более 22% командиров. Та­ким образом армия была сильно ослаблена. Для того, например, чтобы под­готовить майора Генерального штаба, нужно не менее 10—12 лет. А ко­мандарма? 20 лет. А их почти всех уничтожили. Ведь даже Жуков в начале войны по своей подготовке никак не равнялся Тухачевскому или Егорову[28].

Начало войны было критическим и потому, что фашист­ская Германия превосходила СССР в экономическом потен­циале. Так, к моменту нападе­ния на Советский Союз она примерно вдвое превосходила нашу страну по производству электроэнергии, угля, чугуна, стали, вчетверо — по выпус­ку автомобилей. Экономика фашистской Германии была давно уже, переве­дена на военные рельсы, а ее союзники за­вершали такой перевод. Кроме того, на службу агрессии были поставлены все ресурсы покоренной Европы. Хотя в нашей стране в 1940 году почти каждый третий рубль из госбюд­жета шел на укрепление обороны, но времени уже не хватило. Еще один момент. Солдаты из села, помнившие страшный голод 1933 года, смерть родных или близких, по­нимавшие — кто был виновником этой трагедии, не питали чувства преданности ни к Сталину, ни к его режиму.

Своей политикой «вождь народов» подорвал чувство советского патриотизма в крестьянской массе, и не только в ней. Когда началась война, это сказалось на стойкости солдат Красной Армии в бою. В этом заключалась одна из причин катастрофического хода войны в 1941 г. Мар­шал Г. К. Жуков впоследствии отмечал, что советские войска обрели высо­кую стойкость лишь к осени 1942 г. Здоровое чувство патриотизма в усло­виях смертельной опасности, нависшей над Родиной, не могло не взять верх над всеми по­литическими антипатиями.

Нельзя не учитывать и того, что отрицательное влияние в начале войны оказала приверженность традиционным идео­логическим мифам, со­гласно которым народные массы капиталистических стран при всех об­стоятельствах глубоко враж­дебны своим правительствам и в случае войны в СССР не­медленно перейдут на его сторону. На нашу страну обру­шилась вся мощь германской военной машины, захватчики шли по советской земле, гибли тысячи людей, а в обраще­нии, с которым выступил В. Молотов, го­ворилось о страда­ниях германских рабочих, крестьян и интеллигенции, ко­то­рые «мы хорошо понимаем». И. В. Сталин в выступлении по радио 3 июля, когда немецко-фашистские войска уже заня­ли Литву, значительную часть Латвии, Белоруссии, Украи­ны, отнес немецкий народ, «порабощен­ный гитлеровскими заправилами», к числу наших потенциальных «верных союз­ников» в войне. Даже 6 ноября 1941 г., когда гитлеровские полчища стояли на подступах к Москве, Сталин заявил о том, что в германском на­роде произошел «глубокий перелом против продолжения войны, за ликвида­цию войны», что «германский тыл немецких войск представляет вулкан, го­товый взорваться и похоронить гитлеровских авантюрис­тов»[29]. Все это не только не способствовало мобилизации всех сил народа, но и поддержи­вало у тех, кто далеко от фронта, настроения мирного времени, веру в фа­тальную предопределенность победы. Вредно сказывались такие установки и на моральном духе войск.

И, наконец, в преддверии войны считалось, что боевые действия будут вестись исключительно на территории про­тивника. В воинском Уставе не предусматривались бои в обороне. В результате действительность жес­токо наказала нас за все.

И Гитлер решил сделать ход первым. Зная о планах Сталина, он готовил план «Барбаросса». Зная, что Сталин не верит в немецкое нападе­ние, он использовал его уверенность и решился на безумие. И, надеясь на слабость сталинской армии, подтверждённую в Финляндии, на фактор внезапности, Гитлер делает этот шаг.

Он верит: это даст ему молниеносную победу, ибо только она может спасти его.

Сталин по-прежнему не верит в безумный шаг Гитлера. Он уверен: у него есть время. В те предвоенные дни Сталин, как всегда, занимался всем. В Узбекистане работала научная экспедиция. Знаменитый антрополог Ми­хаил Герасимов, восстанавливавший по черепам лица людей, предложил открыть гробницу Тимура. Сталин согласился – ему хотелось увидеть лицо великого завоевателя…

Тимур был похоронен в Самарканде – в мавзолее Гур-Эмир. Ещё в начале экспедиции Сталину сообщили местное предание: нельзя нарушать покой бога войны, иначе жди беды – на третий день вернётся Тимур с войною. Так говорили старики на базаре в Самарканде. Но Сталин, видевший, как выбрасывали из гробниц мощи русских святых, взрывали церкви, убивали священников, должен был только улыбнуться. Он сам был восточным бо­гом. Что ему кости Тимура!

В ночь на 20 июня 1941 года склеп мавзолея Гур-Эмир был озарён светом прожекторов. Кинохроника снимала вскрытие могилы. Гигантская мра­морная плита в 240 пудов была сдвинута, в темноте саркофага стоял чёр­ный гроб, покрытый истлевшим золотым покрывалом. Тимур умер далеко от Самарканда, и к месту погребения его привезли в этом гробу. Старик, работавший в мавзолее, молил не открывать крышку гроба – над ним по­смеялись. Из крышки выбили огромные гвозди… Герасимов торжественно достал череп Тимура и продемонстрировал перед камерой. Плёнку отвезли в Москву.

В ночь на 22 июня началась война.

Шёл третий день после вскрытия гробницы Тимура...

В солнечный воскресный день 22 июня 1941 года стал, по­жалуй, самым трагическим в российской истории. На рас­свете германские войска без объ­явления войны вторглись на территорию Советского Союза. За спиной гитлеровцев лежала покорённая Европа. Все государства, подвергшиеся на­падению Германии, развалились, словно карточные домики, в считанные недели. Гитлер и его окружение, уверившись в непобедимости немецкой армии, рассчитывали на блицкриг и в войне против СССР.

План войны против Советского Союза начал разрабаты­ваться уже ло­том 1940 года. Гитлер заявил своим генера­лам: «Россия должна быть лик­видирована. Срок весна 1941 года»[30]. В декабре 1940 года Гитлер подписал ди­рективу №21, получившую кодовое наименование «Барбаросса». Первона­чально нападение планировалось на 15 мая 1941 года, но конце апреля из-за операций на Балканах было перенесено на 22 июня. Уже это исключает всякую попытку оправдать гитлеровское вторжение соображениями о «превентивном ударе» – независимо от того, планировал ли, свою очередь, Сталин нападения на Германию.

Ещё в марте 1941 года Гитлер объявил, что войну против России «не следует вести по законам рыцарства». Нацист­ский фюрер утверждал: «Это прежде всего борьба идеологий и рас, поэтому её необходимо вести с беспрецедентной не­умолимой жестокостью. Все офицеры должны освобо­диться от устаревших взглядов… Комиссары являются носителями идео­логии, прямо противоположной национал-социализму, поэтому их необхо­димо ликвидировать. Немецких солдат, виновных в нарушении междуна­родного закона… оправдают. России не участвует в Гаагской конвенции, поэтому на неё положения конвенции не распространяются»[31].

В четвёртом часу утра 22 июня житель Киева, Минска, Одессы, Севастополя, Каунаса и многих других советских городов проснулись от грохота разрывов и воя сирен. Бомбы обрушились на аэродромы, узловые ж/д станции, военные го­родки, штабы, склады боеприпасов, горючего и во­инского снаряжения. Пограничные заставы, строившиеся укрепления, во­енные объекты вдоль всей западной границы СССР подверглись массирован­ному артиллерийскому огню.

Советские вооруженные силы не смогли отразить первых натиск врага – нападение оказалось внезапным. Войска при­граничных округов были разбро­саны на обширной территории, находились далеко от границы: в Западном Особом военном округе – до 100-300 км, в Киевском – до 400-600. Каждая ди­визия первой линии должна была оборонять фронт шириной 25-50 км, то­гда как военная наука считала, что полоса обороны дивизии не должна пре­вышать 8-12 км. Планы обо­роны границы не были доведены даже до армей­ских штабов, не говоря уже о корпусах и дивизиях.

Только поздно ночью 21 июня нарком обороны маршал С.К.Тимошенко и начальник Генштаба генерал армии Г.К.Жуков передали в западные военные округа директивы, которые предупреждали о возможности немецкого на­падения 22-23 июня. Директива была совершенно не реальной: требо­валось за несколько часов рассредоточить и замаскировать авиацию, в то время как большей частью самолёты находи­лись на лётном поле без боеприпасов и даже без горючего. К тому же в этой последней предвоенной директиве предписывалось: «Нападение может начаться с провокацион­ных действий. Задача наших войск – не поддаваться не на какие провокационные дейст­вия, могущие вызвать крупные осложнения»[32]. Не удивительно, что в первые часы войны пе­редовые части Красной Армии, атакованные немецкими вой­сками, лишь запрашивали командование, что делать.

Германское нападение застало врасплох не только воин­ские части при­граничных округов, но и высшее советское руководство. Когда Сталину до­ложили о налётах германской авиации на советские города, он спросил, не провокация ли это немецких генералов. С.К.Тимошенко ответил: «Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии, в Прибал­тике, на границе начались боевые действия сухопутных войск. Какая же это провокация?»[33] Однако Сталин возразил: «Если нужно организовать провокацию, то не­мецкие генералы бомбят и свои города». Затем он добавил: «Гитлер навер­няка не знает об этом. Необходимо срочно связаться с Берлином»[34]. В гер­манском посольстве сообщили, что посол просит срочно принять его. При­быв к Молотову, фон Шулен­бург сообщил, что германское правительство объявило СССР войну.

В первые часы войны в Генеральном штабе и Наркомате обороны совер­шенно не представляли себе реальной ситуации на фронте. Об этом сви­детельствует директива №2. Красная Армия стремительно откатывалась от границы, офицеры тщетно разыскивали свои части, а в Москве всё ещё боялись «провокаций». Вечером того же дня, в 21.15 нарком обороны отдал ещё одну нереальную директиву, требуя перейти на главных направлениях к наступательным действиям, разгромить ударные группировки врага и пе­ренести боевые действия на его территорию. К исходу 24 июня войскам при­казывалось овладеть районами Сувалки и Любина. Беспоря­дочные по­пытки перейти в контрнаступление, предпринятые в соответствии с ди­рективой вместо организации планомерного отхода войск, лишь привели к дополнительным жертвам и ещё большей неразберихе на фронте.

Для Сталина внезапное нападение Германии стало страшным потрясе­нием. Адмирал И.С.Исаков свидетельствует, что в первые дни войны вождь «находился в состоянии простра­ции». По словам Н.С.Хрущёва, Ста­лин «был совершенно пара­лизован в своих действиях, не смог собраться с мыслями». Он уехал на свою «ближнюю дачу» в Кунцево и, несмотря на уго­воры членов Политбюро, упорно отказывался выступить по радио с обра­щением к населению. Даже 30 июня, когда к Сталину вновь явилась группа Политбюро. Он встретил их с вопросом: «Зачем пришли?»[35]

А.И.Микоян вспоминал, что Сталин считал всё «безвоз­вратно потерян­ным». Подавленным состоянием объясняется ещё и то, что не он, а Моло­тов выступил в 12 часов дня 22 июня с обращением к гражданам СССР. Именно из радиообра­щения Молотова жители большей части страны уз­нали, что началась война. Молотов закончил своё выступление сло­вами: «Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованно­сти, самоотверженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспе­чить победу над врагом. Наше дело правое. Враг будет раз­бит. Победа будет за нами»[36].

Сталин собрался с духом и выступил по радио только 3 июля. Ни раньше, ни позже он не говорил так: «Товарищи! Граждане! Братья и се­стры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»[37]

На второй день войны, 23 июня, была создана Ставка Главного Командо­вания. Её возглавил Тимошенко. Однако его полномочия были крайне узки. Г.К.Жуков вспоминал: «Без утверждения Сталина Тимошенко не имел воз­можности отдать войскам какие-либо принципиальное распоряжение. Сталин ежечасно вмешивался в ход событий, по несколько раз в день вызы­вал главкома Тимошенко и меня в Кремль, нервничал, бранился и всем этим только дезорганизовывал работу Главного командования в сложившейся обстановке. 9 июля я доложил некоторым членам Политбюро о необходимости сделать Сталина юридическим Верховным главнокоман­дующим»[38].

10 июля Ставка ГК была преобразована в Ставку ВГК. Председателем Ставки (с 19 июля – наркомом обороны, с 8 августа – верховным главнокомандующим) стал Сталин. Одно­временно были созданы три глав­ных командования, каждому из которых были подчинены несколько фрон­тов. Северо-За­падное главное командование возглавил Ворошилов, Западное – Тимошенко, Юго-Западное – Будённый. Ставка должна была стать кол­лективным органом Верховного главнокомандования. Однако этой функции она не выполняла: Сталин почти нико­гда не собирал Ставку в полном со­ставе, а вызывал тех членов, с кем считал нужным посоветоваться.

В это тяжелейшее время необходимо было поднять на­род на борьбу с гитлеровскими захватчиками. Важнейшие задачи по мобилизации всех сил и средств страны на борь­бу с врагом были изложены в директиве СНК СССР и ЦК ВКП (б) партийным и советским организациям при­фронтовых областей от 29 июня 1941 года. Директива под­черкивала цель вероломного нападения фашистской Герма­нии на Советский Союз, объясняла характер войны, раскры­вала условия достижения победы, указывала на задачи пар­тии и народа в войне. «...В навязанной нам войне с фа­шистской Германией, — говорилось в этом документе, — решается вопрос о жизни Советского государства, о том, быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение»[39].

30 июня был создан Государственный комитет обороны (ГКО), сосредо­точивший всю полноту власти в стране. Пред­седателем ГКО стал Ста­лин, членами – Молотов, Ворошилов, Берия и Маленков. Впоследствии Г.К.Жуков объяснял: «Неод­новременное образование всех высших государственных орга­нов по руководству войной и жизнедеятельностью страны на время войны произошло потому, что в предвоенный период эти вопросы не были решены правительством и Политбюро. Перед войной нар­ком обороны и Генштаб неоднократно про­сили Сталина, Молотова и Во­рошилова рассмотреть проекты документов по организации Верховного командования и орга­низации управления фронтом и округами, но нам каж­дый раз говорили: «Подождите», а Ворошилов был вообще противник каких бы то ни было планов войны, опасаясь, что они могут стать известны раз­ведке противника»[40].

22 июня ЦК ВКП(б) и правительство ввели военное положе­ние на тер­риториях Прибалтики, Белоруссии, Украины, Мол­давии и ряда областей РСФСР. В районах объявленных на во­енном положении, вся полнота вла­сти передавалась военным властям. 23 июня была объявлена мобилизация военнообязан­ных 1905-1918 гг. рождения. У военкоматов выстроились оче­реди, уходивших на фронт. Уже к 1 июля в ряды Красной Армии влилось 5,8 млн. человек.

24 июня был создан Совет по эвакуации, а 27 июня принято постановле­ние ЦК ВКП(б) и СНК об эвакуации насе­ления, промышленности объектов и материальных ценностей из прифронтовой полосы. В первую очередь на восток выво­зилось оборудование военных заводов, предприятий авиацион­ной, тракторной, химической промышленности, чер­ной и цветной метал­лургии.

26 июня Президиум Верховного совета СССР принял Указ «О режиме ра­бочих и служащих в военное время». Рабочий день увеличился, вводились обязательные сверхурочные работы продолжительностью от 1 до 3 часов, отменялись отпуска. Начался перевоз заводов, производивших мирную про­дукцию, на производство вооружения, военной техники и боеприпа­сов. Страна начинала жить по-военному.

Согласно указу Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года Воронежская область и г. Воронеж объявлены на военном положении.

22 июня 1941 года мирный труд советских людей был прерван веролом­ным нападением фашистской Германии на Советский Союз. Программа мобилизации всех сил народа на борьбу с врагом была изложена в директиве Совнар­кома СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 года.

Трудящиеся Воронежской области, как и все совет­ские люди, встали на защиту Отечества.

«Дадим нашей Красной Армии высококачественного каучука столько, сколько его потребует страна!» — поклялись на митинге рабочие завода СК-2[41]

Коллектив локомотиворемонтного завода им. Ф. Э. Дзержинского на своем митинге принял обращение к трудящимся области.

«Мы призываем, — говорилось в нем, — всех ра­бочих, работниц, ин­женеров, служащих промышленно­сти и транспорта Воронежской об­ласти перестроить работу и всю жизнь на военный лад, подчинить все фронту, святому делу уничтожения кровавого фашиз­ма»[42].

Воронежцы впервые в стране освоили выпуск самолётов-штурмовиков Ил-2, которые гитлеровцы прозвали «чёрной смертью». За успешное выпол­нение задания по выпуску боевой техники авиационный завод был награж­дён орденом Ленина. Осенью 1941 года завод был эвакуирован в глубокий тыл, и там воронежские рабочие продолжали производство военной про­дук­ции.

В специализированных цехах воронежских заводов производился ремонт самолетов, танков, автомашин, из­готовлялись боеприпасы и другое воен­ное снаряжение. Коллектив паровозоремонтного завода им. Ф.Э. Дзержинского отремонтировал шесть бронепоездов для фронта, на­ладил производство лафетов для противотанковых пушек, передвижных артил­лерийских мастерских, походных кухонь и выполнил другие фронтовые за­казы.

По инициативе И. А. Волгина, коммуниста с 1917 года, бывшего комиссара бронепоезда времен гражданской войны, дзержинцы построили бронепоезд. Личный состав его заводской партийный комитет уком­плек­товал рабочими-коммунистами, владеющими необ­ходимыми специально­стями. Командиром бронепоезда был назначен инженер завода В. О. Бала­шов, комиссаром — заместитель начальника механоремонтного цеха И. С. Арчаков. Приказом командования Юго-Западного фронта бронепоезд был зачислен в боевой строй как «отдельный бронепоезд № 9 — «Дзержинец».

Рабочие, инженерно-технические работники Воронежского завода имени Коминтерна с помощью других коллективов промышленных предприятий города в кратчайший срок изготовили реактивные установки «катюша» - грозное оружие Великой Отечественной войны. Из постановления бюро об­кома ВКП(б) о выпуске машины РС-132 (РС-132 – условное обозначение бое­вой установки «катюша») 2 июля 1941 года: «Придавая исключительно важное государственное значение делу быстрейшей организации выпуска по графику заводом им. Коминтерна машины РС-132, бюро обкома постанов­ляет:

Предупредить парторганизацию и руководящих работников завода о том, что партия и правительство оказали большое до­верие коллективу за­вода в деле обеспечения действующей Крас­ной Армии новейшими средст­вами борьбы с зарвавшимися под­лыми бандами фашистов, дав заказ заводу на изготовление машин РС-132.

Обком ВКП(б) обязывает парторганизацию, командный со­став и рабочих завода принять все меры, не щадя своих сил, не считаясь со временем, чтобы выполнить священный долг пе­ред Родиной и дать точно по графику машины РС-132.

Секретарь обкома ВКП (б) В. Тищенко»[43].

Возвратившийся из Москвы директор завода им. Ко­минтерна Ф. Н. Му­ратов привез задание о форсирован­ном производстве пусковых установок. Уже в июле 1941 года необходимо было изготовить тридцать боевых ма­шин, а в августе — сто. Однако завод не был готов к такой коренной пере­стройке всей работы. Прежде всего не было металлообрабатывающих станков нужной дли­ны; только в самом конце июня завод получил четыре строгальных станка, но их столы были коротки и делать на них направ­ляющие балки оказалось невоз­можно.

Важнейшее правительственное задание находилось под угрозой срыва. На экстренном совещании у глав­ного инженера решили: удлинить столы станков своими силами. Умельцы отыскались незамедлительно. Работа шла круглосуточно. Новые станки удалось ввести в строй на пять дней раньше нормативных, весьма жест­ких сроков.

И вот наконец настал этот долгожданный и волну­ющий момент. По­среди длинного пролета сборочного цеха стоят в полной готовности две реактивные пуско­вые установки. Произошло это в ночь на 27 июня 1941 года, на исходе пятых суток войны.

В своей книге «Воспоминания и размышления» Маршал Советского Союза Г. К. Жуков писал: «Надо от­дать должное нашим вооруженцам за их опе­ративность и творческое трудолюбие. Они сделали все возможное, чтобы через 10—15 дней после начала войны войска получили первые партии гроз­ного оружия»[44].

Эту похвалу можно безусловно отнести и в адрес коллектива завода им. Коминтерна.

Особенно тяжелое положение сложилось в первые дни войны на Западном фронте, которым командовал генерал армии Д.Г.Павлов. В основ­ном развитие событий на западном на­правлении объяснялось группировкой войск Красной Армии к началу боевых действий. Накануне войны советское командование полагало, что основной удар Германия будет наносить на Украине. В результате Западному округу доста­лось значительно меньше сил, нежели Киевскому. Жуков объ­яснял: «И.В.Сталин был убежден, что гитлеровцы в войне с Советским Союзом будут стремиться в первую оче­редь овла­деть Украиной, Донбассом, чтобы лишить нашу страну важ­ней­ших экономических районов и захватить украинский хлеб, донецкий уголь, а затем и кавказскую нефть. При рассмот­рении оперативного плана весной 1941 года И.В.Сталин го­ворил: «Без этих важнейших жизненных ресурсов фашистская Германия не сможет вести длительную и большую войну». И.В.Сталин для всех нас был величайшим авторитетом, никто тогда и не думал сомневаться в его суждениях и оценки об­становки. Однако в прогнозе направления главного удара противника И.В.Сталин допустил ошибку»[45]. Генштаб и военная разведка, доверившись предположениям вождя, также не смогли правильно определить направление главного удара противника. Осенью 1939 года начальник Генштаба К.А.Мерецков считал, что главный удар немцы нанесут на брестско-минском направлении. Однако Сталин не согласился с ним и настоял на пересмотре плана. Мерецков вскоре был аре­стован…

В дальнейшем, при переработке плана осенью 1940 года и весной 1941 года предположение, что главный удар будет нанесён на Украине, под со­мнение не ставилось. В науке существует такая версия, согласно которой выбор южного направления в качестве главного объяснялся отнюдь не про­счётами Сталина и Генштаба, а подготовкой к наступатель­ной войне против Германии. В этом случае мощное наступле­ние с Украины позволило бы отрезать Германию от её южных союзников (Румынии, Венгрии, Ита­лии) и захватить жизненно важные для Рейха румынские нефтепромыслы.

Гитлер планировал вести против СССР не длительную, а, напротив, молниеносную войну. Поэтому в качестве главного он выбрал белорусское направление, позволявшее кратчайшим путём дойти до Москвы.

Положение Западного фронта усугубилось тем, что распо­ложение его войск имело ярко выраженный наступательный характер: основные силы располагались в Белостокском вы­ступе. Германское командование нацелило ударные силы группой «Центр» под основание этого выступа. Это позво­лило немцам достичь на решающих участках подавляю­щего перевеса.

Если в целом соотношение сил группы армий «Центр» и За­падного фронта было примерно равным, а по танкам на сто­роне советских войск было преимущество в 2,7 раза, то брестском направлении немцы превосходили Красную Армию по пехоте в 4,5 раза, по танкам – в 2,9 раза, по авиации – в 2 раза, по артиллерии - в 3,3 раза.

К исходу четвертого дня войны немецкие войска прорва­лись на 200 км в глубь советской территории. Многие со­ветские командиры, быстро выдви­нувшиеся на высокие посты, не имевшие ни военного образования, ни опыта руководства крупными соединениями, вместо того чтобы организовать управление со своих командных пунктов, пытались лично ос­тановить от­ступавшие части, теряли связь с войсками и от­давали приказы, не имея представления о том, что происходит на соседних участках.

27 июня, несмотря на героизм советских солдат и офице­ров, пал Минск. Своевременно отвести войска из Белосто­кского выступа не удалось. Бело­стокская группировка по­пала в окружение.

27 июня начальник Генштаба сухопутных войск Германии генерал Ф.Гальдер удовлетворённо записывал в дневнике: «На фронте группы армий «Центр» операции развиваются со­гласно планам. Противник оставил Бе­лосток, тем самым ме­шок на западе сужается. Противник пытается выйти из окру­жения… в северо-восточном и юго-восточном направлениях. Несмотря на обострение положения на отдельных участках нашего фронта, эти попытки противника безуспешны». 2 июля Гальдер сделал но­вую запись: «В полосе группы армий «Центр» закончена ликвидация окру­женной группировки про­тивника в районе Белостока»[46].

Ответственность за поражения была возложена на командо­вание За­падного фронта. По словам Жукова, «не имея пол­ного представления о про­рвавшихся бронетанковых группи­ровках противника… Павлов часто при­нимал решения, не от­вечавшие обстановке»[47]. 1 июля 1941 года Павлов был смещён. Его и ряд других генералов и политработников Западного фронта арестовали и расстреляли «за позорящую звание ко­мандира трусость, без­действие власти, отсутствие распорядительности, развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление по­зи­ций». Западный фронт возглавил маршал Тимошенко.

Историк Б.Соколов задаётся вопросом о том, что было бы, если бы не Д.Г.Павлов Г.К.Жуков командовал первые дни войны Западным фронтом: «Невыгодную группировку подчинён­ных войск изменить он не мог – её опре­деляли Генштаб, Наркомат обороны и лично Сталин. Не мог он и улуч­шить расположение укреплённых районов – этот вопрос тоже ре­шался в центре, равно как и приведение войск в боевую го­товность… не во власти Жукова было бы предотвратить унич­тожение большей части авиации За­падного фронта в первые же дни войны (оно было вызваны серьёзными по­роками в предвоенном развитии советской авиации в целом). Не мог он по­влиять и на то, что именно в Белоруссии Гитлер решил нанести основной удар и поэтому сосредоточил здесь свои основные силы.

Так что войска Западного фронта совершенно неизбежно потерпели бы столь же тяжёлое поражение… И тогда Жукова, а не Павлова постигла бы трагическая судьба: скорый и не­правый суд и расстрел, дабы головами руководителей Запад­ного фронта прикрыть ошибки центрального военного и поли­тического руководства, приведшего страну к катастрофе»[48].

Судя по отзывам мемуаристов и военных историков, Павлов действи­тельно не был подготовлен к тому, чтобы занимать столь высокие посты. Но в его стремительной карьере пови­нен прежде всего Сталин, уничто­живший в канун войны ко­мандный состав Красной Армии. К тому же едва ли на месте Павлова другой командующий оказался бы на высоте положе­ния.

В начале июля немецкие части в Белоруссии вышли к Днепру и Западной Двине.

В первый же день войны войска немецкой группы армий «Север» прорвали порядки Северо-Западного фронта (командующий – генерал-полковник Ф.И.Кузнецов). Войска фронта, понесшие большие потери, отступали по расходя­щимся направлениям: 8-ая армия – на Ригу, 11-ая – на По­лоцк. Ме­жду частями Северо-Западного и Западного фронтов образовалась гигант­ская брешь шириной 130 км. Поспешная попытка нанести контрудар си­лами расположенных во втором эшелоне механизированных корпусов ока­залась безуспешной и привела к большим потерям танков.

26 июня нацисты с ходу форсировали Западную Двину у Даугавпилса. Дальнейшее продвижение немцев удалось задер­жать контрударами. Фельдмаршал Э.Манштейн вспоминал: «Вскоре нам пришлось на северном берегу Двины обороняться от атак противника, поддержанных одной тан­ковой дивизией. На некоторых участках дело принимало серьёзный обо­рот»[49]. Однако остановить немцев удалось ненадолго. 30 июня не­мецкие вой­ска взяли Ригу, 6 июля Остров, 9 июля Псков. Угроза нависла уже над Ле­нинградом.

За 18 дней войны вермахт продвинулся в глубь советской территории на 450 км. Почти вся Прибалтика была потеряна.

На Юго-Западном фронте (командующий - генерал-полков­ник М.П.Кирпонос) сложилось благоприятное для советских войск соотноше­ние сил, так как именно там было сосредото­чена основная мощь Красной Армии.

Таблица 1. Соотношение сил и средств на Юго-Западном на­правлении к 22 июня 1941 года.

Серьёзное сопротивление немцы встретили в Перемышльском и Рава-Руссом укреплённых районах. Тем не менее войска противника сумели про­рваться и там. Несколько советских дивизий попали в окружение. Однако Юго-Западный фронт на­нес контрудары силами механизированных корпу­сов и сумел задержать продвижение немецких войск по шоссе Луцк - Ровно – Житомир. 26 июня Гальдер записал в дневнике: «Группа армий «Юг» мед­ленно продвигается вперёд, к сожа­лению, неся значительные потери. На стороне противника, действующего против группы армий «Юг», отмечается твёрдое и энергичное руководство»[50]. Слова Гальдера и под­тверждал и генерал Гот, командовавший в те дни танковой группой в со­ставе группы армий «Центр»: «Тяжелее всего пришлось группе армий «Юг». Войска противника были отброшены от границы, но они быстро оп­равились от неожиданного удара и контратаками располагавшихся в глу­бине танковых частей остановили продвижение немецких войск. Опера­тивный прорыв 1-й танковой группы до 28.06. достигнут не был»[51]. Задер­жать немецкое продвижение удалось дорогой ценой. К 30 июня Юго-Запад­ный фронт потерял 2648 танков, то есть в три раза больше всего танко­вого парка группы армий «Юг». Высокие потери танков были вызваны пре­жде всего рассредо­точением по всему фронту, недостатком тактической грамот­ности командиров, слабой подготовкой водителей.

9 июля немцы захватили Житомир. Но упорные бои в районе Житомира продолжались до 16 июля. За это время была укре­плена оборона Киева.

Первыми встретили вражеский удар пограничники, воору­женные лишь лёгким стрелковым оружием. Многие из них ока­зали врагу поистине герои­ческое сопротивление . 11 дней удерживали одну из застав Владимир-Во­лынского погранич­ного отряда бойцы под командованием лейтенанта А.Лопатина. Упорно сражались с подавляющими силами агрес­сора за­ставы: Августовского, Перемышльского, Рава-Рус­ского и других по­гранот­рядов. Но всерьёз задержать про­движение врага на всём протяжении гра­ницы пограничники, конечно, не могли. Армейские части в первые же часы по­несли колоссальный урон. Атаковав советские аэродромы, немцы только за один день 22 июня уничтожили 1200 совет­ских самолётов, причём 800 не успели подняться в воздух.

Особенно тяжёлые потери понёс Западный фронт, потеряв­ший 738 са­молётов, в том числе на земле – 528. Немецкая армия потеряла 1200 само­лётов лишь к 19 июля, те есть почти через месяц воздушных боёв. С са­мого начала войны немало подвигов совершили со­ветские летчики. Многие из них, рискуя жизнью, шли на воздушные тараны. По имеющимся подсче­там, за годы вой­ны их было совершено 636. Уже 22 июня было совершено около 20 таранов. В тот же день ст. лейтенант П. Чиркин и младший лейтенант В.Слюнькин совершили первый во время вой­ны наземный таран, когда свой горящий самолет они напра­вили на танковую колонну врага. 25 июня их подвиг повто­рил капитан Н.Гастелло. Совет­ские лётчики сра­жа­лись не жалея жизни. Писатель С.С.Смирнов пытав­шийся в 60-х годах вы­яснить кто же совершил первый в ходе Великой Оте­чественной войны воз­душный таран, вынужден был отка­заться от этого замысла, так как уже в первый час войны несколько лётчиков таранили самолёты противника.

Авторы многотомного издания «История Великой Отечест­венной войны Советского Союза» называют первым лётчиком, совершивший воздушный таран во время великой Отечествен­ной войны, Д.В.Кокорева.

В результате уже 22 июня немецкие танковые группировки прорвались на 20-50 км в глубину советской обороны. В оперативной сводке штаба четвертой армии за 24 июня сооб­щалось: «Пехота деморализована и упор­ство в обороне не проявляет. Отходящие беспорядочно подразделения, а иногда и части приходиться останавливать и поворачивать на фронт ко­мандиром всех соединений, начиная от командующего ар­мией, хотя эти меры, несмотря даже применение оружие должного эффекта не дают»[52]. Лишь отдельные части и подраз­деления, находившиеся на подготовленных оборонительных рубежах, сумели оказать врагу серьёзное сопротивление. Так, немногочисленный гарнизон Брестской крепости целый месяц держал оборону, приковав к себе значительные силы фашистов. Защитники Брест­ской крепости с беспримерным ге­роизмом отстаивали этот небольшой, ставший священным для советских людей участок родной земли. На разва­линах стен фортов и казематов Брестской крепости сохранились над­писи, отражающие мысли и чувства его защитников. На одной из стен западных казарм истекавший кровью боец нацарапал слова: «Я умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина! 20/VII-41 год»[53].

Пять дней отбивали атаки гитлеровцев 41-я стрелковая ди­визия под Раввой-Русской и 99-я стрелковая дивизия под Перемышлем. Стойко сра­жались части гарнизона и 67 диви­зии, оборонявшие Лиепайскую военно-морскую базу. Германский историк П.Карелл пишет о боях при Лиепае: «Обо­рона была организована блестяще. Солдаты хорошо воо­ружены и фа­натически храбры. Они показали в Либаве (Лиепае) наи­лучшие элементы со­ветского военного искусства… в Ли­баве впервые выяснилось, на что спосо­бен красноармеец при обо­роне укреплённого пункта, когда им руководят реши­тельно и хладнокровно»[54]. К сожалению, в большинстве слу­чаев такого руководства советские войска оказались ли­шены.

3 июля Гальдер самодовольно записал в дневнике: «Не бу­дет преувеличе­нием сказать, что компания против России выиграна в течение 14 дней»[55]. Однако немецкие офицеры, на­ходившиеся ближе к фронту, видели события в ином свете в эти победные для вермахта дни они испытывали всё боль­шую тревогу. Им ещё не приходилось встречать столь упорного врага. Немцев поражал героизм уже обречённых, казалось бы, советских солдат. Один из офицеров вермахта писал: «Несмотря на то, что мы продвигаемся на значительные рас­стояния… нет того чувства, что мы вступили в по­беждённую страну, которое мы испытывали во Франции. Вместо этого – сопротивление, постоянное сопротивление, каким бы безна­дёжным оно ни было. Отдельное орудие, группы людей с вин­товками… человек выскочив­ший из избы на обочине дороги с двумя гранатами в руках…»[56]. Генерал Блю­ментрит вспоминал позднее о боях за Минск: «Поведения русских войск по­рази­тельно отличалось от поведения поляков и войск западных союзников в условиях поражения. Даже будучи окружёнными, русские не отступали со своих рубежей»[57].

И действительно, хотя сотни тысяч солдат, оказавшись в безнадёжном положении, оставшись без боеприпасов, попали в плен, многие окружённые части продолжали сражаться, прорываясь с боями на восток или, по край­ней мере, прико­вывая к себе значительные силы вермахта.

По мере продвижения немцев сопротивление лишь усилива­лось. Люди не думали о поражении и капитуляции – раньше или позже, но враг будет раз­бит, победа будет за нами! Годы спустя И.Г.Эренбург, в годы войны просла­вившийся как военный журналист, писал в мемуарах: «Писатели долго (ра­зумеется, не по своей воле) обходили первые месяцы войны молчанием, на­чиная повествование с контрнаступления в де­кабре 1941 года. А между тем всё было решено именно в первые месяцы, тогда народ показал свою душевную силу»[58].

Значительно меньшую уверенность в победе продемонстри­ровали в те дни Сталин и его ближайшие соратники. Исто­рики установили, что Ста­лин пытался вступить в переговоры с Гитлером. Встретившись с болгар­ским послом в СССР Ста­лин, Берия и Молотов просили его передать Гит­леру, что Советский Союз готов уступить Германии Прибалтику, Молда­вия, часть Украины и Белоруссии. Посол отказался от по­средничества, заявив: «Если вы отступите хоть до Урала, то всё равно победите». (Эта версия основана на показа­ниях Берия на допросе в 1953 году, подтверждён­ных болгар­ским послом. По версии Г.К.Жукова от переговоров отказался Гитлер, рассчитывавший вскоре взять Москву.)

Нападение фашистской Германии на Советский Союз не было неожи­данностью для правительств США и Великобри­тании. Руководители обеих стран не сомневались в таком развитии событий и даже неодно­кратно пытались предупре­дить Сталина. Премьер-министр У. Черчиль 15 июня 1941 г. писал американскому президенту: «...Если разразится эта но­вая война, мы, конечно, окажем русским всемерное поощрение и помощь, исходя из того принципа, что враг, которо­го нам нужно разбить, — это Гитлер». В устном ответе через посла Рузвельт заверил, что немедленно поддержит его пуб­личное выступление.

В условиях начавшейся войны исключительно важные задачи ложились на советскую внешнюю политику. Главной конкретной задачей советской дипломатии было объединение всех сил, противостоящих блоку фашистских агрессоров: создание коалиции СССР, Великобритании, США и других стран, готовых к сотрудничеству в войне.

Прежде всего советская дипломатия должна была позаботиться о том, чтобы установить союзные отношения со странами, уже воевавшими с Германией и Италией. В первую очередь речь шла о сотрудничестве в войне с Англией. СССР был заинтересован в заключении с Англией прочного союза в войне, в активизации ею боевых действий против Германии, особенно в открытии в Западной Европе второго фронта. Хотя США пока не участ­вовали в Войне, американское правительство неоднократно заявляло, что оно заинтересовано в поражении нацистской Германии и в победе Велико­британии. Между США и Англией установилось тесное сотрудничество. Советский Союз также стремился к установлению с США возможного тесного сотрудничества. Процесс складывания антигитлеровской коали­ции не был простым и единовременным актом. Исключительно важным для Советского Союза был вопрос о позиции Японии. В этих условиях перед советской дипломатией стояла задача сделать максимум возможного для предотвращения нападения со стороны Японии. Немалая опасность суще­ствовала и у южных границ Советской страны. Нацистской Германии уда­лось установить к лету 1941 года тесные контакты с правящими кругами Турции, Ирана и Афганистана. Приходилось считаться с тем, что эти страны, особенно Турция, также могли оказаться союзниками фашист­ской Германии в войне против СССР. Советский Союз был заинтересован также в боевом содружестве с народами оккупированных фашистскими агрессорами стран.

Правящие круги Великобритании и США и других западных стран счи­тали, что нападение фашистской Германии на СССР отвечало их интере­сам. Если бы не нападение Германии на СССР, то Британская империя ока­залась бы в предельно опасном положении. Британский посол в СССР Ст. Криппс, только что возвратившийся из Лондона, где он ознакомился со взглядами Черчилля и других британских политических деятелей, говорил 27 июня в беседе с американским послом в Москве: «Было бы ужасно, если бы русские капитулировали. В таком случае в сентябре была бы предпринята попытка вторжения в Британию». Непосредственная опас­ность вторжения немецких войск перестала существовать в Лондоне был вывешен огромный флаг: «Спокойные ночи! Спасибо за них России!» На­стоятель Кентерберийского собора Х.Джонсон заявил, что, «защищая Мо­скву, Россия защищает Лондон»[59].

Узнав 22 июня о вторжении германских войск на территорию СССР, Черчилль вечером того же дня выступил по радио с речью, посвященной этому событию, что произвело на британцев сильное впечатление и имело широкий международный резонанс. В частности он сказал: «За последние 25 лет, - сказал он, - не было более последо­вательно противника коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нём. Но всё это бледнеет перед развёртываю­щимся сейчас зрелищем. Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с незапа­мятных времён. Я вижу их охраняющими свои дома, где их матери и жёны молятся о возвращении своего кормильца, своего защитника и опоры. Я вижу десятки тысяч рус­ских деревень, где средства к существованию с та­ким трудом вырываются у земли, но где существует исконные человеческие радости, где смеются девушки и играют дети…»[60] Далее Черчилль заявил, что любое государство, которое борется против Германии, получит Английскую помощь. Отсюда следует, сказал он, что британское правительство окажет Советскому Союзу «экономическую и техническую помощь, которая в наших возможностях и которая может быть ему полезна». Черчилль отметил, что после уничтожения русской державы Гитлер намерен бросить свои главные силы против Англии, вторгнуться на Британские острова. «По­этому опасность угрожающая России, - это опасность, грозящая нам и Со­единённым Штатам… Усвоим же уроки, уже преподанные нам столь горьким опытом. Удвоим свои усилия и будем бороться сообща»[61]. Однако высказывания Черчилля относительно характера этого сотрудничества были крайне сдержанными. Но в создавшейся крайне опасной для Англии обстановке верх взял курс, за который выступали У.Черчилль, А.Иден, га­зетный «король» У.Бивербрук и ряд других британских деятелей. Так, Би­вербрук считал, что союз с Советской Россией – спасение для Великобри­тании.

Таким образом, после нападения Фашистской Германии на Советский Союз она оказалась в состоянии войны и на Востоке, и на Западе. В Лондоне преобладало мнение, что Советский Союз может не выдержать натиска агрессоров, в связи с тем была бы предрешена судьба и Великобритании, и встал вопрос о том, не следует ли активизировать действия на Западе для отвлечения части германских войск с восточного фронта. Такой позиции придерживался, например, Э.Беван, выступая 24 июня в палате общин, он поставил вопрос о необходимости открыть в ближайшем будущем второй фронт в Европе. К нему присоединялся и Бивербук, в беседе с советским по­слом в Лондоне И.М.Майским 27 июня он перечислил ряд мер, которые анг­личане могли бы принять для ослабления нажима гитлеровской Германии на восточном фронте: Англия могла бы усилить бомбардировки Западной Германии и Северной Франции; она могла бы направить часть своего флота в район Мурманска и Петсамо для морских операций против нем­цев; имеется также возможность «крупных рейдов на северный французский берег, то есть временного захвата таких пунктов, как Шер­бур, Гавр и тому подобное»[62]. Советское правительство, естественно, про­явило большой интерес к упомянутым Бивербуком мерам. 29 июня В.М.Молотов заявил Ст. Криппсу, что «все предложения Бивербука Совет­ское правительство считает правильными и актуальными»[63]. 31 июня анг­лийское правительство телеграфировало Криппсу, что Англия не в состоя­нии оказать СССР какую-либо военную помощь. Во время очередной встречи с Молотовым 2 июля Криппс скрыл этот отрицательный ответ. Он снова заверял наркома в общих словах, что Англия готова-де оказать СССР возможную поддержку. Британская дипломатия считала такие жесты «моральной поддержкой» Советского Союза в войне.

Поскольку США в то время ещё не находились в состоянии войны и уг­рожавшая им опасность не была столь острой, разногласия по вопросу об отношении к СССР оказались более существенными. Меморандум государ­ственного департамента США от 21 июня, в котором изложен сложившийся к этому времени курс политики Соединённых Штатов по отношению к СССР в случае нападения на него Германии: «Мы не должны делать предложений Советскому Союзу или давать советы, если Совет­ский Союз не обратится к нам… Если Советское правительство прямо об­ратится к нам с просьбой о помощи, нам следует, насколько это будет возможно, без ущерба для нашей помощи Великобритании и жертвам аг­рессии и не нанося серьёзного урона наши усилиям по обеспечению нашей готовности, ослабить ограничения на экспорт в Советский Союз, даже разрешив ему получать такие военные поставки, в которых он может ис­пытывать острую необходимость и которыми мы можем себе позволить поделиться…»[64] Что же касается президента США Ф.Рузвельта, то он, стараясь где и как только возможно поддерживать Англию «на плаву», был готов солидаризироваться с мнением Черчилля, что для нее имело бы важ­ное значение продление агонии СССР, оттяжка его похорон.

23 июня заместитель государственного секретаря США С.Уэллес сделал заявление о позиции американского правительства. Нападение Германии на СССР характеризовалось как новое доказательство ее стремления к миро­вому господству. По мнению правительства США, говорилось в заявлении, «любое сопротивление гитлеризму, любое сплочение сил, выступающих против гитлеризма, из какого бы источника эти силы ни исходили, уско­рит неизбежное падение нынешних германских лидеров и тем самым будет способствовать нашей собственной обороне и безопасности. Гитлеровские армии являются сегодня главной опасностью для американского континента». На следующий день Ф.Рузвельт, делая шаг вперед, заявил о готовности США сотрудничать с СССР.

Приведенные заявления правительств Великобритании и США означали, что они были заинтересованы в определенном сотрудничестве с СССР, по­скольку все три державы оказались перед лицом общего опасного врага – фашистской Германии.

И.В.Сталин, как бы отвечая Англии и США, в своей речи заметил: «В этой освободительной войне мы не будем одинокими. В этой великой войне мы будем иметь верных союзников в лице Европы и Америки… Наша война за свободу нашего отечества сольется с борьбой народов Европы и Америки за их независимость…»[65]

8 июля И.В.Сталин в беседе с Ст.Криппсом снова вернулся к советскому предложению о заключении соглашения. Глава Советского правительства сообщил, что он имеет в виду соглашение из двух пунктов:

«1. Англия и СССР обязываются оказывать друг другу вооруженную по­мощь в войне с Германией.

1. Обе стороны обязываются не заключать сепаратного мира»[66].

Повторное предложение СССР, исходившее на этот раз от главы Совет­ского правительства, возымело свое действие. 10 июля У.Черчиль сообщил И.В.Сталину о принятии в принципе советского предложения, но при этом свел дело лишь к опубликованию декларации двух правительств.

В результате 12 июля в Москве было подписано Соглашение о совмест­ных действиях Союза ССР и Великобритании в войне против Германии. Соглашение гласило:

«1. Оба правительства взаимно обязуются оказывать друг другу помощь и поддержку всякого рода в настоящей войне против гитлеровской Герма­нии.

2. Они далее обязуются, что в продолжение этой войны они не будут ни вести переговоров, ни заключать перемирия или мирного договора, кроме как с обоюдного согласия»[67].

Таким образом было подписано первое военное соглашение. В СССР стала выходить ежемесячная английская газета на русском языке «Британский союзник». Иногда в ней печатались и антисоветские материалы.

К концу 1941 года оформилась «тройка» главных союзников в войне про­тив Германии: Советский Союз, Англия и США.

В отличие от 20-х годов в 30-е годы международная обстановка значи­тельно осложнилась. Но Второй Мировой войны можно было избежать при условии, создания в Европе системы коллективной безопасности. За­падные страны вели политику умиротворения агрессора, направленную против СССР, путём территориальных, военных, экономических и поли­тических уступок. Тем самым они хотели связать Германию, Италию и Японию определёнными обязательствами. За счёт этой политики Запад собирался обезопасить себя от агрессора, но всё получилось наоборот: по­литика умиротворения подрывала безопасность стран Европы и Азии; не сдерживала, а поощряла агрессоров за развязывание мировой войны и пере­дел мира. Большинство учёных сходятся в том, что СССР пытался соз­дать систему коллективной безопасности в Европе. Но террор Сталина вызывает недоверие к нему. Запад боялся резкого усиления влияния СССР в Европе. Страх «связаться» с СССР оказался сильнее опасности со стороны Гитлеровского Рейха. И западные страны убеждали свои народы в том, что лучше умиротворять агрессора, чем пойти с ним на договор. Таким об­разом, усилия СССР по созданию системы коллективной безопасности по­терпели неудачу.

С весны 1939 года Германия стремилась обезопасить себя от войны на два фронта. К концу лета 1939 года дипломатический нажим на СССР был усилен, чтобы подписать соглашение. Гитлер спешил, так как на 1 сен­тября 1939 года наметил нападение на Польшу. Сталину было не просто пойти на этот шаг, так как в 30-е годы СССР был последним противником фашизма, выступавший против гитлеровской агрессии в Европе. Смена по­литической ориентации могла привести к международной изоляции страны, подорвала бы доверие к СССР; было бы дезорганизовано междуна­родное коммунистическое движение и дезориентирован свой народ, воспи­танный на антифашистских традициях. С другой стороны были очевидны выгоды соглашения с Германией: снималась бы угроза гитлеровской агрес­сии; сдерживало бы Японию; СССР получил бы время для подготовки эко­номики и военных сил; Сталин рассчитывал, что Германия повернет аг­рессию на Запад. Это и определило Сталинский выбор.

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война, которая дли­лась 1418 дней и ночей, и носила со стороны СССР освободительный ха­рактер, а со стороны Германии захватнический. За первые три недели войны были разгромлены 28 советских дивизий. Противник потерял меньше чем мог и быстро занял развитую в промышленном отношении территорию. Каковы же были стратегические ошибки военно-политиче­ского руководства СССР, приведшие к столь тяжелому состоянию страны? Прежде всего – это ошибка в определении сроков начала войны, чистки в армии; репрессии против технических специалистов; устаревшая военная доктрина, которая ориентировалась на опыт гражданской войны; скорая победа предполагалась малой кровью и на чужой территории; были созданы не укомплектованные техникой части. Не менее серьёзными были и тактические ошибки: основная часть армии находилась на юго-западном, а не на западном направлении; разрушены старые и не укреплены новые границы; склады близко располагались к границе и поэтому 50% горючего и 30% всех запасов были уничтожены в первые недели войны; большинство частей находилось в учебных лагерях; советское руководство надеялось на то, что трудящиеся против стран агрессора не поднимутся против СССР. Вследствие вышеперечисленных причин, сложившаяся катастро­фическая обстановка для Советского Союза в первые недели Великой Оте­чественной войны, привела к трагическим потерям.

1. Кацва Л. Советский Союз накануне Великой Отечественной войны. // История. 1999 №36.

2. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М., АПН, 1970 – 704с.

3. Тельпуховский Б.С. Великая Отечественная война Советского Союза 1941 – 1945: краткая история. – 3-е изд., испр. и доп. – М., Воениздат, 1984 – 560с.

4. Хрущев Н.С. Мемуары Никиты Сергеевича Хрущева. // Вопросы истории. 1990 №7.

5. Душкова Н.А. Россия в контексте мировой истории: учебное пособие. Воронеж, изд-во ВГТУ, 2000-183с.

6. Кацва Л. Великая Отечественная война. // История. 1999 №43.

7. Табачников Б.Я. Вторая Мировая: до и после… , автор главы – Губар С.Ф. Воронеж, изд-во ВГУ, 1985 – 511с.

8. Кудинова В.В. Воронеж в документах и материалах. Воронеж, Центр.-Чернозем. кн. изд-во, 1987 – 272с.

9. Поспелов П.Н. История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945. т.2, М., Воениздат, 1963 – 668с.

10. Сиполс В.Я. На пути к Великой Победе: Советская дипломатия. М., Воениздат, 1985 – 203с.

11. Анфилов В. Как «оправдался» Сталин. // Родина 1991 №6-7.

12. Василевский А.М. Дело всей жизни. М., Политиздат, 1974 – 542с.

13. Волкогонов Д. Триумф и трагедия. // Октябрь 1989 №7.

14. Гареев М.А. О неудачах наступательных операций советских войск в Великой Отечественной войне. // Новая и новейшая история 1994 №1.

15. Донгаров А. Балтийский рубеж . // Родина 1991 №6-7.

16. Ефимов Б. Карикатуры за полвека. М., Известия, 1969 – 240с.

17. Кондратьев В. Оплачено кровью. // Родина 1991 №6-7.

18. Кретова О.К. Русский город Воронеж. Воронеж, Центр.-Чернозем. кн. изд-во, 1986 – 239с.

19. Кузнецов Н.Г. Курсом к победе. М., Воениздат, 1975 – 512с.

20. Москаленко К.С. На Юго-западном направлении. М., Наука, 1969 – 464с.

21. Невежин В.А. Советская культурная политика в 1939-1941 годах. // Преподавание истории в школе 1993 №3.

22. Невежин В.А. Великая Отечественная война в новейших исследованиях и документальных публикациях. // Преподавание истории в школе 2000 №4.

23. Рябов В.С. Великий подвиг. М., Воениздат, 1970 – 287с.

24. Семиряга М.И. Советский Союз и предвоенный политический кризис. // Вопросы истории1990 №9.

25. Сквирский Л.С. В предвоенные годы. // Вопросы истории 1989 №9.

26. Шевиков А.А. Советско-германские экономические отношения в 1939 – 1941 годах. // Вопросы истории 1991 №4-5.

27. Штеменко С.М. Генеральный штаб в годы войны. М., Воениздат, 1968 – 416с.